Как семья священника удочерила темнокожую девочку и незрячего подростка

Нас спрашивали: «Как вы отнесетесь к тому, что у ребенка будет другой цвет кожи?» После того как мы пережили рождение слепого ребенка, какая нам разница, какого он цвета?! Это совсем не проблема! Так священник Владимир и Александра Коваль-Зайцевы рассказывают о своем решении взять в семью слабовидящего подростка и темнокожую малышку. Сейчас они родители трех кровных (Иван, 31 год, Ольга, 29 лет, Алексей, 17 лет) и двух приемных детей (Карина, 13 лет и Лиза, 7 лет). Он — священник Феодоровского собора Санкт-Петербурга, она — преподаватель в СПбГУ. Откуда пришло это решение, как оно изменило их жизнь, наши герои рассказали «Матронам».

Александра: «Я знаю, как это, когда хочется выйти из окна»

Сейчас трудно поверить, что когда-то мы жили без Лизы и Карины! Такое ощущение, что нас Бог давно к этому готовил, и как только мы решили — все сразу сложилось.

Наш путь начался 29 лет тому назад с преждевременного рождения дочери. Когда Оле было четыре месяца, на консультации врач сказала: «Сдайте вы этого ребенка и родите другого. У нее же не только с глазами проблемы, тут целый букет!» Такое отношение к ребенку, как к куску мяса… Мне самой было трудно принять ее такой, какая она родилась. Столько заболеваний: и неврология, и проблемы с позвоночником, и слепота… хотелось понять, почему это произошло, хотелось вылечить. Я знаю, как это, когда хочется выйти из окна девятиэтажного дома, потому что у тебя больной ребенок, и держит только то, что есть старший сын. Я так стыдилась того, как Оля выглядела: синий лоб, перекошенное лицо, закатившиеся глаза! Это был не тот ребенок, которым можно похвастаться. Я гуляла с ней по ночам: выходила около полуночи и возвращалась в четыре утра.

Четыре года назад Оля уехала учиться в Прагу, мы с Володей поехали вместе с ней и провели там 10 дней. Помогали изучать дорогу от университета до общежития, маршруты трамваев, метро… Тяжелым был момент, когда мы оставили ее одну. Мне это казалось немыслимым. Но когда она сказала, что в следующем семестре собирается уехать в Гамбург, а до этого брала сама билеты на автобус и ездила в Дрезден, в Берлин, я все поняла. Оля стала свободной!

Посмотреть взглядом мамы

Бывало, Оля маленькая заходит в троллейбус и спрашивает меня: «Мама, а почему здесь люди не разговаривают между собой? Почему ты не здороваешься с ними?» У нее было удивительное ощущение единства. У нее нет зрения, она не видит реакцию людей, но говорит, что ей кажется, как будто на нее все смотрят глазами мамы, или бабушки, или папы… И вот мне захотелось так же посмотреть на другого слепого ребенка: не как уставшая нянечка в детском доме, а взглядом мамы — как на самого красивого и любимого.

Мы себя не чувствовали молодыми и решили взять из детского дома подростка. Почти три года назад, весной, я пошла на консультацию в организацию «Родительский мост», где готовят к усыновлению, и рассказала о нашем желании принять в семью слабовидящую девочку. Но одновременно мы узнали о темнокожей девочке, которой скоро исполнится 5 лет и ее переведут в детский дом. У нее есть мама, которая сейчас живет в Судане, собирается эмигрировать в Америку и забрать дочку… В общем, к лету у нас уже жила принцесса Лионетта. Крестили Елизаветой. Мы называем ее Лизой, в Доме ребенка ее звали Линой, кровная мама называла Лелей. Как ей самой нравится себя называть, мы пока не поняли, она еще только учится говорить. Принцесса — потому что ее папа из Сьерра-Леоне, он королевских кровей, а познакомился с мамой нашей Лизы, когда они оба были студентами в Петербурге. И сейчас из-за гражданской войны в Судане, из-за культурных традиций, которые не позволяют женщине привезти ребенка, рожденного вне брака, из-за ограничения эмиграции в США и других личных причин шансы на то, что кровная мама сможет забрать Лизу, невелики.

Меня спрашивали: «Как вы отнесетесь к тому, что у ребенка будет другой цвет кожи?» После того как я пережила рождение слепого ребенка, какая мне разница, какого он цвета?! Это совсем не проблема! Гораздо более серьезной проблемой было то, что девочку надо взять на время, а потом отдать кровной маме. Знакомиться в Дом ребенка мы поехали втроем, вместе с сыном Лешей. Леша стал играть на пианино, мы с Лизой — танцевать. Затем было знакомство с ее кровной мамой, которая специально для этого примчалась из Судана и обещала, что через 8 месяцев, максимум год, она заберет дочку… Так сложилось, что в это же время друзья-волонтеры прислали мне фото 11-летней Карины, которая очень плохо видит и которую вернули из двух приемных семей. Я ответила, что у нас уже есть ребенок. Оформляя документы на Лизу, мы боялись даже заикнуться нашим сопровождающим специалистам о том, что у нас на примете есть еще одна девочка. Но когда получили заключение на Лизу, остался один день, в который мы могли бы съездить в Псков встретиться с Кариной. И мы решились. Позвонили в Псков, нам объяснили, что вообще-то так не делается, но направление на знакомство с Кариной в опеке дали. Мы взяли Карину на гостевую форму семейного устройства, потом уже оформили опеку. По дороге из Пскова позвонили Леше и сказали, что едем вместе с девочкой, но не Лизой. И просим его переехать в другую комнату, а в его будет жить Карина (по дороге мы поняли, что ей безопаснее будет в его комнате). И пока мы ехали из Пскова, он сделал перестановку, перенес свои вещи! Вот так все бегом сложилось.

«Их агрессия, как и любовь, — адресованы не мне»

Первое, с чем мы столкнулись, — это агрессивность. Как рассказывают психологи, приемные дети часто провоцируют родителей воспроизводить те ситуации, в которых им было больно, для того чтобы на этот раз выйти из них победителями. Непросто было понять, что боль, злость, агрессия, направленные на меня, — на самом деле адресованы не мне. Но еще тяжелее было понять, что проявление любви — когда они обнимаются, целуются, ласкаются — это тоже еще не для меня. Это трудно! Кажется, что кошмар отходит на второй план, истерики утихают, ночи становятся спокойнее, появляется ласковость, но эта ласка — тоже то, что им надо «отработать», как и выплески агрессии. Когда случается какая-то внезапная ситуация, например, на улице резко останавливается машина, раздается визг тормозов, — ребенок пугается и бежит от меня, а не ко мне! То есть не ищет у меня защиты, не тыкается в меня. Карина уже может сказать «ой, мама!» и ко мне прижаться, а Лиза — нет. И даже когда она ко мне подходит, забирается на колени, смотрит в глаза, я знаю, что она и со многими другими так себя ведет. Она хочет, чтобы я ее обняла, и тут же вырывается, словно ее внутри что-то раздирает. Мы называем это состояние «стой-иди сюда».

И Лиза, и Карина с самого начала больше доверяли Володе, чем мне. Первые месяцы были самыми трудными. Чтобы передохнуть, я уходила в магазин часа на три и что-то покупала-покупала, ходила кругами… Это состояние дезориентации. Невозможно было спать, невозможно было что-то делать. Я смотрела на огород, видела, что на грядке висят красные ягоды клубники, но не могла себя заставить их собрать. Я была в состоянии напряжения и контроля, как и мои девочки, которые привыкли все держать под контролем. Но осенью мы вернулись в город, стали ходить в наш храм, в воскресную школу. Прихожане радовались девочкам: ой, какие хорошие! Все нас обнимали, дарили какие-то подарочки, приносили вещи для детей. Было ощущение, что в нас верят, верят в наших детей, даже когда у меня этой веры было мало. Девочки бегут в приходскую общину, им там хорошо, их там любят. И я приходила в собор и выдыхала. Вроде не все так страшно, все нормально. Спасибо за это всем огромное!

«Карина была уверена, что мы отдадим ее обратно в детдом»

От Карины отказалась кровная мама, и два раза ее возвращали из приемных семей, мы стали для нее четвертой семьей. Московская приемная мама Карины нашла нас еще летом. Она увидела, что девочка пропала из базы, и позвонила в детский дом, чтобы узнать, где она теперь. Она рассказала, какие были сделаны Карине операции в Москве и какие анализы надо делать, на что обращать внимание. Объяснила, что они ничего не знали о расстройстве привязанности и в какой-то момент не справились, семья не выдержала. Карина называла ее мамой. Меня только недавно стала так называть, а раньше «Саша» или просто «ты», она и Володю долгое время избегала как-то называть.

Когда мы взяли Карину, то рассказали ей про Лизу, объяснили, что сейчас готовятся документы, а потом мы ее заберем. Карина была абсолютно уверена в том, что мы отдадим ее обратно в детдом, как только заберем Лизу. Она прямо так нам и говорила: «Вот вы ее заберете, а меня отдадите». Все время собирала чемоданы. И до сих пор у нее такое бывает. Я наглажу ее одежду, повешу в шкаф, а утром смотрю — все перевернуто. Она каждую ночь вставала и трогала, перебирала вещи, а обратно так же аккуратно повесить не могла. Сейчас уже не каждую ночь так делает. Спрашивает: «Это все мое?» У нее никогда не было такого количества своих вещей. На прошлый Новый год благотворительный фонд «Родительский мост» подарил ей мобильный телефон для слепых, она спрашивает: «Когда я поеду в детский дом, можно я его с собой заберу?..» Никак было с этим состоянием не справиться. И мы поняли, что надо усыновлять, чтобы у нее был шанс отпустить этот страх.

Потом я узнала, что кровная мама Карины умерла. Через соцсети нашли телефон ее близкой подруги, с которой она вместе росла в детском доме. Оказалось, что Каринину маму когда-то забрал к себе священник, отец Павел Адельгейм, она жила у него, получила профессию повара, получила жилье в Пскове, которое потом утратила, он нашел ее кровную маму, которая ее не приняла… Вот какая история: оказалось, наш ребенок был у отца Павла! Мы показали Карине фотографию отца Павла и матушки Веры, рассказали, что они тоже ее родственники, потому что приняли ее маму. И я очень хочу съездить в Псков, пообщаться с матушкой Верой.

Сейчас Карина учится в школе со слепыми детьми без умственной отсталости, в той же школе, в которой училась Оля. Мы стремились к этому, хотя у нее после детдома было множество диагнозов. Карина все время натыкается на стены, на двери, она плохо ощущает границы своего тела, потому что ее никто достаточно не любил, не обнимал. Лучше ощущать себя телесно ей помогают занятия плаванием, и ей они нравятся. Она научилась сама ездить в школу на общественном транспорте, сама в воскресенье бегает в храм, а мы с Лизой попозже приходим к причастию.

«Мы засекали Лизины истерики по часам»

Лиза ходит в специальную группу детского сада для детей со сложной структурой дефекта (у нее задержка речевого и психоэмоционального развития, расстройство аутистического спектра), во время прогулок и общих занятий их объединяют с детьми из обычной группы. Дети в садике нормально относятся к Лизе, потому что воспитатели им объясняют, что кожа у людей бывает разного цвета. А в развивающем центре один мальчик подошел к Лизе и стал ее трогать пальчиком, другой пытался ее поймать и облизать, а она убегала. Конечно, и на улице дети оглядываются на нее.

Из-за отставания в развитии Лизу оставили еще на год в детском саду, она с удовольствием туда ходит. В этой специализированной группе пятеро педагогов, и если она вдруг решит ударить ребенка (проявления агрессии пока сохраняются), то они смогут успокоить, защитить. Из-за Лизиной агрессивности мне трудно просить ее взять в другие детские коллективы, на танцы, например. Моих кровных детей всегда обижали в школе, и я не знала, как договориться с родителями этих хулиганов. А тут я сама стала мамой «хулигана» — ребенка, который всех обижает. Пока не знаю, как к этому относиться, как решать такие ситуации.

Лиза строптивая, ей трудно слушаться. Часто все делает наоборот. Сейчас у нее такой период, когда она начинает ощущать себя. Прекратились бессмысленные истерики, которые раньше случались каждые два часа, мы прямо по часам засекали! Африканские гены, конечно, проявляются. Лиза веселая, красивая и сильная. Осенью мы ходили с ней пешком на занятия в логопедический центр. Идем за ручку, все хорошо. Вижу детскую площадку с качелями, один раз попробовала зайти, Лиза меня буквально вытолкала оттуда. Похожие качели были в доме ребенка, и ей туда совсем не хочется. Каждый раз, когда мы проходим мимо какой-нибудь площадки за забором, она крепко берет меня за руку и уводит, прямо бедром толкает подальше от входа. Когда просто идем за руку, ей хорошо, она абсолютно счастлива, напевает, скачет вприпрыжку.

Карина имеет на нее особое влияние. Ей нравится, что у нее есть сестренка и что она у Лизы единственная. Лиза любит приезжать к Карине в школу и ждать ее там, бегать по рекреации. Мы вместе ходим на дни рождения к Карининым одноклассникам. Карина очень горда тем, что у нее есть младшая сестра.

«Третий год пошел, а я только начинаю приходить в себя»

Когда я начинаю осмыслять, что мы сделали, вижу много ошибок, надо было по-другому. Но уж как получилось. Поначалу, когда становилось совсем тяжело, Володя брал девочек и уезжал на дачу. Сначала он пытался отправлять на дачу меня, а сам оставался с дочками в квартире, но я была в таком состоянии, что лучше было оставить меня там, где я есть. Состояние стагнации, когда ничего не можешь делать, ничего не соображаешь. Есть ожидания, которые я даже не осознаю, но то, что получается, не вписывается ни в какие ожидания. Понадобилось полтора года, чтобы бесконечные Лизины истерики прекратились. Однажды мы заметили, что уже неделю нет истерик, две недели. Через два месяца после этого решились устроить Лизу в детский сад: с ней необходимо было заниматься специалистам, — и начался новый виток! Это было намного тяжелее, появилось ощущение фиаско: ничего не получается. Слава Богу, через три месяца истерики снова прекратились. Теперь они время от времени возвращаются, но мы учимся справляться с такими состояниями.

Приемным детям особенно важно ощущение защиты. Приемная мама должна показывать, что она сильная. Нельзя обнажать слабость, потому что им и так страшно. Я чувствую порой, что девочки борются со мной. И когда они не могут меня побороть и отступают, им хорошо. Они словно специально испытывают меня: сильная/несильная, отдаст/не отдаст, справится/не справится. Я чувствую, что им нельзя показать слабину. Кровным я могла сказать: почему вы меня не жалеете? А приемным — нет. Они еще не понимают, как это — жалеть, им пока нечем жалеть. Важна четкость, строгость и понятность. К сожалению, мне трудно быть такой. Если бы мне заранее сказали, что мне надо будет такие качества в себе воспитывать и проявлять, я бы еще подумала, соглашаться ли на это.

Чему эти два года и две девчонки нас научили

Тому, что я совсем не такая, как привыкла о себе думать. Я встретилась с собой, со своей яростью и беззащитностью, научилась просить у мужа помощи и принимать ее в любом виде. А не так, как было раньше: если уж я снизойду до того, чтобы попросить о помощи, то требую, чтобы он это сделал ровно так, как я хочу. Теперь я рада любой его идее и подсказке. Мы стали очень послушными и перестали думать, что мы хозяева положения.

Меня поддерживает литургия каждое воскресенье. Еще мне важно, что я два раза в неделю хожу на работу в университет. Поначалу я хотела уволиться, но сейчас рада, что у меня есть два дня, когда я могу вырваться из домашнего быта и переключиться на роль преподавателя. Иначе можно просто свихнуться. Еще поддерживает то, что нас принимают в храме. Даже если Лиза кричит и ругается посреди службы, все равно я чувствую принятие наших детей. Мы словно погружаемся в любовь. Я ощущаю, как о нас молятся. Когда надо было собрать на лечение сто тысяч рублей — собрали очень быстро. Наша Лизка — дочь полка!

Конечно, моменты, когда хотелось объявить «стоп, игра», тоже были. Особенно в первые полтора года. При этом мы точно знали, что мы по молитве все это делаем. Нет сил. Ну, как нет? Бог даст. Есть ощущение, что мы на своем месте. Конечно, это тяжело, невероятный труд и неизвестность. Но мы чувствуем, что есть на это Божье благословение. Дети, с которыми можно свихнуться, но они для нас — чтобы нам не свихнуться! Часто это жизнь на грани. Когда иду с Лизой по улице, вижу, что все на меня оглядываются, и думаю: что со мной не так? А-а-а, это ж я с Лизой иду! Но я, правда, не могу представить, как бы мы жили без Лизы и Карины.

Отец Владимир: «Быть просто папой или приемным папой — отличается принципиально»

Все началось с Сашиного желания. Это была ее инициатива, многое в нашей семье начиналось с ее подачи. У нее было ощущение неудовлетворенности своими возможностями и возможностями нашей семьи, хотелось чем-то еще послужить Богу. Она почувствовала, что наступил подходящий момент для принятия детей.

Быть просто папой или приемным папой — отличается принципиально. Я тут недавно понял, что не одинаково относился к старшим сыну и дочери, к сыну был строже, требовательнее, и сейчас вижу, что к двум приемным детям я тоже по-разному отношусь. К Карине у меня достаточно ровное отношение, но с ней я не могу пережить то, что переживал со своей дочерью Олей. Любви не хватает, наверное, это надо признавать. С Лизой у меня складывается другой, более теплый контакт. Может, потому что она младше, может, потому что проблем у нее больше, но есть ощущение большей близости.

Выбор детей у нас произошел странно. Первое решение было по поводу Лионетты, но взяли мы первой Карину. Лионетту мы брали осознанно, готовились к этому, а Карину несколько спонтанно. С Кариной я был скорее наблюдателем и ведомым. Ориентировался на жену, ее внутренние реакции, у меня самого внутреннего голоса в этой ситуации не было, мужчинам все это сложнее, они не такие эмоциональные.

Слова «мама», «папа» дети поначалу не произносили. Карине мы говорили, что она может называть нас по имени. С Лизой после консультаций с разными психологами мы пришли к выводу, что для нее принципиально важна стабильность. Либо пусть ее кровные родители прямо сейчас забирают и уезжают, либо мы принимаем то, что она у нас до взрослого возраста. Саше было, мне кажется, сложнее принять это решение. Она долго старалась держать дистанцию, так как изначально предполагалось, что надо будет расставаться, а потом стало ясно, что этого может не произойти и надо переходить в другой режим отношений.

Тогда мы решили покрестить Лионетту. Изначально мы не хотели, чтобы у девочки потом были проблемы: как ей жить крещеной в мусульманской семье? Когда поняли, что она надолго останется у нас, согласовали это с ее кровной мамой. В крещении она Елизавета. Сейчас мы поддерживаем контакт с Лизиной мамой, ждем инициативы с ее стороны, но она редко проявляется. Иногда я что-то посылаю ей в мессенджере, чтобы она видела, как Лиза растет, какие происходят изменения.

Жизнь научила отметать «если бы да кабы». Я живу по принципу: сделал, значит, сделал.

«Самым сложным оказалось — узнать себя»

Бывает трудно, когда я не понимаю, как лучше помочь ребенку. Ведь это совсем иная история, иная система отношений, мой прежний родительский опыт тут мало работает. Мне сложно понять, как вести себя с Лизой во время ее истерик. Нужна мягкость или жесткость? Это как прогулка по минному полю или прощупывание зыбкой почвы. Постепенно мы начинаем различать разные типы ее истерик и понимать, что вот это чистый каприз, а это уже что-то серьезное.

С Кариной по-другому, потому что есть вербальное общение (Лиза пока почти не говорит). Зыбкость почвы в том, что непонятно: она медлит и не понимает, потому что не может или потому что не хочет? Если не может, то надо не пережать. А если не хочет и ленится, как ей помочь все-таки это сделать? Ведь наша задача детей вывести в жизнь, чтобы они могли быть самостоятельными.

Генетика, наследственность… Есть надежда, что во Христе нет ни эллина, ни иудея, даже африканца — они тоже христиане. Есть такой анекдот. Приехал белокожий проповедник в Африку, а местный священник говорит: «Братья и сестры, не смущайтесь, что он белый, душа у него такая же черная, как у нас!» Африканская природа прорывается в Лизином темпераменте. Пока что я не вижу в этом проблемы, у детей бывает разный уровень энергичности. Дожить бы до того, чтобы Лиза начала говорить. Мы этого так хотим! Пока у нее есть один совершенно четкий ответ, который она с удовольствием дает: «Нет!» И это прекрасно! Мы возрадовались неимоверно, когда она начала говорить «нет», потому что это уже проявление личности. Но, к сожалению, она пока не говорит «да».

«Наша семья стала другой»

Я сказал своей маме: «Мы берем приемного ребенка», а в ответ — недоуменное молчание. А когда мы сказали, что девочка темнокожая, а еще будет вторая и слабовидящая, бабушка, которой было тогда 80 лет, была, как говорится, «в полном ауте». Она одна осталась у нас из старшего поколения. Но сейчас, надо отдать ей должное, она сильно помогает нам с Кариной, часто берет ее к себе после школы, потому что живет рядом. Такие моменты передышки очень важны.

Я больше переживаю за Сашу, потому что она постоянно включена в процесс. Мне легче — у меня много разных возможностей переключения: на службе, на работе, паломнические поездки. А ей особо не переключиться. Поэтому я иногда забираю детей на дачу, чтобы у нее была возможность побыть одной и заняться чем-то своим.

Когда мы брали девочек, разговаривали с Лешей, обсуждали, он тоже принимал решение. Если бы он сказал, что против, мы бы не стали брать детей, как мы можем через него переступить? Мы ездили с ним вместе в дом ребенка, когда знакомились с Лионеттой. С Кариной сложилось по-другому, несколько спонтанно. Но все это Леша воспринял довольно адекватно. Он принял девочек как младших сестер. Они могут с Кариной и поругаться, как это бывает между братьями и сестрами. Но он для них настоящий старший брат.

Мы стали меньше общаться с внучками, но семья восприняла наше решение как данность. И в те редкие моменты, когда мы можем быть вместе, в доме праздник. Старшей внучке 6 лет, и когда она приезжает к нам в гости, все ходят вокруг нее — и Карина, и даже Лиза. Она командир, энергичный и очень основательный, у нее много фантазии и энергии. Придумывает игры, всех вовлекает: дедушка (это я) сразу превращается в зомби, бабушка еще в кого-то… Или начинает всех лечить, и даже Лиза готова послушно лечь и принять ее лечение.

Семья стала другой. Есть трудности, но есть и что-то большее во всем этом, что помогает раскрыться, молодит, ведь когда у тебя маленький ребенок, ты молодеешь. Мне кажется, в этом есть и естественный момент: есть еще силы, есть возможности, государство помогает, и это ощутимая помощь (с Лизой; Карину мы усыновили). Как-то в результате естественно получилось, что у нас появились еще и эти дети.

«Без надежды на Бога все это нереально»

Без надежды на Бога все это нереально и может стать большой тяжестью. Легко замкнуться, часто случаются возвраты детей, когда люди понимают, что им не хватает сил, нет источника, из которого они могли бы их черпать. Думаю, большую роль в нашем решении сыграло то, что в нашем приходе достаточно много родителей с приемными детьми, есть приемные дети с особенностями развития. Общение с ними для меня ценный опыт — и как для папы, и как для священника.

Наверное, нам с Сашей стало слишком спокойно и понятно жить, при этом силы, опыт и возможности еще были. Она почувствовала, что есть для нас вот такой путь, а я это почувствовал не сразу. Я человек инерционный: долго запрягаю, но если запряг, то уже поехали, будем пахать!

Записала Ирина Левина