Встреча в сожжённом храме

 
Сретение. Миниатюра Минология Василия II. Константинополь (ок.  979—989 г.)
 
 
Сретение. Миниатюра Минология Василия II. Константинополь (ок. 979—989 г.)

Календарный этюд Юрия Рубана

Встречи бывают разные. Одни из них проходят без следа и тут же забываются, другие остаются, а иногда определяют всю нашу дальнейшую жизнь. Но есть единственная в мире Встреча, не только сохранившаяся в Священной истории, но даже ставшая великим ежегодным христианским торжеством (2/15 февраля). Его славянское архаическое название – «Сре́тение (Сретение Господне)» – так и переводится: «Встреча» [1]. Об этой знаменательной встрече, происшедшей за несколько лет до наступления календарной «новой эры», мы читаем во второй главе Евангелия от Луки. Попытаемся представить себе происходящее.

На пути ко Встрече

Две тысячи лет тому назад пыльная дорога между Вифлеемом и Иерусалимом была, как обычно, наполнена звучными аккордами дорожной суеты, – возгласами погонщиков, криками животных и скрипом колес. Благочестивые паломники и деловитые негоцианты, суровые римские легионеры и мирные поселяне двигались по ней в обоих направлениях. Ничем не выделялась среди других и скромная чета, совершавшая свой знаменательный путь уже очень давно – на исходе времен, именуемых теперь «ветхозаветными».

Юная мать с сорокадневным младенцем-сыном восседала на кротком ослике, мерившем каменистую дорогу своими дробными шажками. Ослика вел под уздцы пожилой сухощавый мужчина, седовласый и седобородый, с печатью мужественного благообразия и нелегких житейских забот на загорелом челе. Кожаные сандалии на его ногах видели немало дорог, а простая одежда и огрубевшие руки выдавали в нем человека мастерового.

Этой четой были Иосиф и Дева Мария. После рождения Иисуса они смогли найти какое-то скромное пристанище и решили обосноваться в Вифлееме, на родине своих царственных предков. А теперь они направлялись в Иерусалимский храм, чтобы совершить предписанные в этот день законом Моисея обряды [2]. Сорокадневный первенец посвящался Богу, а над матерью совершался обряд послеродового очищения. При этом в жертву приносили агнца (ягненка) и го́рлицу.

Мы не знаем, какие мысли владели Святым Семейством. Деву Марию, вероятно, смущал предстоящий обряд очищения. Ее супруг наверняка сокрушался о своей бедности, не позволившей скопить денег на предписанного законом жертвенного агнца. Со смущением поглядывал он на сделанную им легкую деревянную клетку, предназначенную для двух «птенцов голубиных». Иосиф купит их на шумном торжище у Храма, и они станут заместительной жертвой, приносимой в этом случае бедными семьями. Можно быть уверенным лишь в одном: ни Пресвятая Дева, ни праведный Иосиф не предполагали о скорой и знаменательной Встрече в Иерусалимском Храме, затмившей обязательные священные обряды настолько, что евангелист Лука упомянул о них лишь мимоходом: «Когда они совершили все по Закону Господню, то возвратились … в свой город».

Встреча в сожжённом храме

Джеймс Тиссо. Сретение (1886–1896 гг.). – Священник «представляет» Младенца Иисуса Господу. Пророчица Анна восхваляет происходящее.

«Ныне отпущаеши…»

Получив из рук священника Младенца, Мария двинулась к выходу из храмового двора, но путь Святому Семейству преградил шествовавший навстречу величественный старец. Звали его Симеон. Этому таинственному мужу «было обещано Духом Святым», что он не умрет, пока не встретит Мессию (Христа). Согласно средневековой легенде, Симеон был одним из переводчиков Библии на греческий язык. Переводя Книгу пророка Исайи, он усомнился в пророчестве о рождении Мессии-Эммануила от Девы (Исайя 7:14), был наказан за это томительным ожиданием и жил неимоверно долго – более трех столетий [3]! Ученый старец стал олицетворением всего Ветхого Завета, смысл истории которого воплощался в многовековом ожидании Спасителя мира. Симеон одряхлел и устал, его близкие давно ушли в мир иной, и он чувствовал себя одиноким и чужим на этой земле.

Встреча в сожжённом храме

Сретение Господне. Икона. Новгород, конец XV века.

Но вот наступил день, замкнувший череду нескончаемых лет, и мудрец, пресыщенный днями, направился в Храм. В Сыне бедного плотника из Назарета Симеон сразу узнал всю жизнь ожидаемого Мессию. «Наконец-то! – вырывается вздох из его груди. – Совершилось! Я дождался Тебя, и теперь могу уйти, чтоб приложиться к праотцам».

Приняв Богомладенца на руки (и получив за это прозвище Богоприи́мец), сто́я на пороге Нового Завета, переступить который ему не дано, он произносит от лица ветхозаветного человечества знаменательные слова, ставшие молитвой и повторяющиеся за каждой «Вечерней» службой:

«Ныне отпускаешь Ты с миром слугу Твоего,
исполнив слово Твое, Владыка,
ибо видели очи мои спасение Твое,
уготованное Тобою для всех народов –
свет для просвещения язычников
и славу народа Твоего Израиля»
(пер. С. Аверинцева).

Символика встречи бесконечно перерастает буквальное значение этого евангельского события, и оно становится встречей Ветхого и Нового Завета, оправданием и исполнением в Иисусе Христе древних мессианских чаяний. Для верующих иудеев Он – слава, а для пребывающих во тьме идолопоклонничества язычников – свет.

Встреча в сожжённом храме

Филипп де Шампань. Сретение (1648 г.). – Старец Симеон возвещает явление Мессии

Прозревая ту борьбу, которая развернется вокруг личности явившегося в мир Христа (ибо Его жизнь и проповедь станут камнем преткновения для многих), старец Симеон прибавил, обратившись к юной Марии: «И Тебе Самой душу рассечет меч». Эти слова будут сопровождать весь крестный путь Богоматери: от обагрившихся кровью невинных младенцев ночных улиц Вифлеема до страшного холма со зловещим названием Голгофа («Череп»).

На этом земная жизнь Симеона завершилась. Он повернулся и решительно – «и поступь была стариковски тверда» – направился к вратам мрачного Шеола, чтобы возвестить и Исайе, в пророчестве которого он некогда усомнился, и всем его насельникам, что скоро все изменится: долгожданный Мессия явился. Он станет Светильником всем – усопшим, живущим и еще не родившимся.

Таково основное содержание и исторический смысл праздника Встречи-Сретения.

О превращении единичного события мировой истории в ежегодно совершаемый праздник, о характере праздника в древности и о его двусмысленном статусе в настоящее время будем говорить через год. Тот, кто не считает долготерпение добродетелью, может обратиться к указанной ниже литературе.

Думается, этот экскурс в историю события, ставшего основой праздника Сретения, не совсем бесполезен. Помню, как 2 февраля 1995 года, на презентации («представлении») моей книги в Михайловском замке (Русский музей), известная ведущая «культурных событий» призналась, что, наконец, поняла «кто с кем встретился»! Для других этого вопроса не существует. Конечно же – зима с весной, как читаем в авторитетном Словаре Владимира Даля. На дворе ведь первая капель…

Примечания

[1] Греч. «Ἡ Ὑπαπαντὴ τοῦ Κυρίου». Сущ. ὑπαπαντή, от гл. ὑπαπαντάω – «идти навстречу», «упреждать», «предвосхищать». Термин напоминает, что здесь – не встреча равных, но особая церемониальная встреча ме́ньшего с бо́льшим, при которой первый, упреждая событие, символически выказывает свое подчиненное положение: например, делегация сдающегося города идет навстречу победителю с ключами от городских ворот. Отец Ианнуарий (Ивлиев) всегда обращал на это внимание. Замена термина ὑπαπαντή синонимами, как часто делается, свидетельствует о непонимании характера встречи Симеона с Мессией-Христом.

[2] См. первую паримию на Великой Вечерне, содержащую сводный текст: Исх. 12:51 – 13:3, 11–12, 14–16; 22:29; Лев. 12:2–4, 6–8; Числ. 8:14–18.

[3] Этот перевод, начало которому было положено в Александрии при египетском царе Птолемее II Филадельфе (282–246 гг. до н. э.), называется Септуагинта – буквально «Семьдесят», т. е. «[Перевод] Семидесяти [толковников]». Согласно иудейскому преданию, переводчиков было 72, по шести человек от каждого из условно-символических двенадцати колен Израилевых (70 – округленная версия этого числа). В период Средневековья «в христианском мире создается диковинная и тем более характерная легенда, согласно которой евангельский Симеон Богоприимец, которому было обещано, что он доживет до рождения Христа, был одним из «Семидесяти толковников» и жил три с половиной столетия; соавтор Септуагинты, который дожидается возникновения христианства, чтобы увидеть свои чаяния о «свете во откровение народам» исполнившимся, – выразительный символ» (Аверинцев С. Истоки и развитие раннехристианской литературы // История всемирной литературы. Том 1. М., 1983. С. 503–504). Перевод древнейших вариантов этой легенды на русский язык с подробными комментариями см.: Рубан Ю. Сретение Господне. СПб., 1994. С. 21–23, 74–118.

Литература

Рубан Ю. Сретение Господне. (Опыт историко-литургического исследования) / Вступит. слово прот. В. Федорова / Отв. ред. О. П. Лихачева. СПб., 1994.

Рубан Ю. От Рождества до Сретения. Праздники рождественского цикла / Науч. ред. проф. архим. Ианнуарий (Ивлиев). Изд. 2-е, испр. и доп. СПб., 2019.

Рубан Ю. Сретение Господне. «Сороковой день от Епифании» (К истории праздника) // Журнал Московской Патриархии. 2021. № 1. С. 38–41.

* * *

Поэтическая страничка

Иосиф Бродский

Сретенье

Анне Ахматовой

Когда Она в Церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке Храма.

Тот Храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взора небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил:

«Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
Дитя: Он – Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в Нем». – Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами Храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах
спуститься.

И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. «Слова-то какие …»
И старец сказал, повернувшись к Марии:

«В лежащем сейчас на раме́нах Твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око».

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шагал по застывшему Храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами Храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,

как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

1972 г., март

(Воспроизводится по изданию: Иосиф Бродский. Часть речи: Избранные стихи 1962–1989 / Сост. Э. Безносов. М., 1990. С. 208–210.)