«Я верю, что мы с отцом Иоанном еще увидимся»

Духовник у меня появился еще до рождения

В возрасте ближе к девичеству меня заинтересовал вопрос – что значит расхожее «глаза – зеркало души». Да и в Священном Писании тоже говорится: «Если око твое будет чисто…» (Мф. 6:22). Но не только это: я тогда боялась заглядывать людям в глаза.

Помню, говорила с отцом Иоанном и решила посмотреть ему прямо в глаза. Их выражение меня поразило. Он словно был где-то далеко, или высоко, или глубоко, я не знаю, как сказать, в каком-то другом очень большом пространстве. При этом он разговаривал со мной, что-то отвечал. И кстати, был очень внимательным собеседником. Часто даже прикладывал ладонь к уху и приближался, чтобы обязательно услышать все, что ему говорят.

Я больше никогда ни у кого не встречала такого выражения глаз. И никогда с тех пор я не встречала подобного человека. В молодости, когда мне рассказывали о каком-то духовном человеке, я по наивности думала: «Он будет такой же, как отец Иоанн. Такой же деликатный. Такая же любовь будет исходить от него». Но нет.

Конечно, мне посчастливилось знать людей, которые наполнены и духом, и светом. Но никого подобного я не знала. Может быть, дело и в моей привязанности к нему и его особом отношении ко мне. Он всегда называл меня Настенька.

Я родилась в Печорах. Волею судеб моя мама приехала однажды в Печорский монастырь, чтобы повидаться с отцом Сампсоном (Сиверсом), мама и бабушка были его духовными чадами. Печоры произвели на нее сильное впечатление, хотя это очень тихий городочек, народу там было немного, а монастырь жил очень бедно и только-только восстанавливался после трудных времен. Заканчивались 50-е годы.

В скором времени приехала моя бабушка, ей тоже понравилось, и семья решила там остаться. Им было не впервой переезжать: мама с бабушкой уехали из Ташкента и долго-долго ехали, пока наконец не осели здесь. Конечно, прежде всего из-за монастыря.

От нашего дома до обители было минут десять ходьбы. Каждый день в одном из храмов монастыря шли богослужения, утром – литургия, вечером – вечернее богослужение. Бабушка и мама были очень верными Церкви людьми.

А моим духовным отцом стал архимандрит Алипий (Воронов), он тогда был настоятелем Псково-Печерского монастыря. Духовник у меня появился раньше моего рождения: пуповина обмоталась вокруг шеи, и мама в течение нескольких часов никак не могла меня родить.

Тогда бабушка побежала в монастырь, он уже закрывался, стала стучаться в дом настоятеля, отца Алипия и умоляла его молиться.

Когда она вернулась к роддому, мама благополучно разрешилась. А через некоторое время отец Алипий встречает бабушку и спрашивает: «Ну как твоя дочка? Родила?» «Родила», – ответила она. «Что же ты мне не сказала, я всю ночь молился!»

Когда я подросла, мама приводила меня к отцу Алипию на исповедь, я каялась в каких-то своих детских грехах. Помню, что он стучал мне пальцем по лбу, но делал это очень дружелюбно. Он вообще был очень веселым человеком. Все время угощал меня конфетами. Тогда это был дефицит.

От отца Алипия – к отцу Иоанну

А какой-то момент отец Алипий сказал моей маме: «Когда я буду совсем немощным, пусть Настя приходит к отцу Иоанну Крестьянкину».

Я не помню, когда именно познакомилась с ним. Наверняка я знала батюшку с младенчества, а общаться начала лет в 12–13.

Отец Иоанн никогда не читал мне нравоучений, нотаций, встречи с ним не ограничивали мою подростковую свободу, наоборот, всегда оставалось ощущение какого-то радостного события.

Я прекрасно видела, сколько людей приезжает к батюшке, видела, сколько считали его святым. Я и сама это теперь понимаю, но тогда это было словно само собой разумеющимся, как и бывает в детстве, когда ты привыкаешь к чему-то с младенчества. Да, святой батюшка, а как же иначе. Доброта отца Иоанна, его любовь, его особое отношение не вызывали во мне никакого удивления, напротив, так и должно быть, думала я.

И мне не обязательно было с ним каждый раз разговаривать, после вечерней службы я в толпе других стояла и ждала своей очереди просто подойти под благословение. Мне было хорошо находиться рядом, как бы в его поле радости и легкости.

А еще я любила за ним наблюдать.

К отцу Иоанну в большом количестве приходили несчастные женщины. Я бы назвали их «тетушки». Бедность, одиночество, неблагополучные дети – то, что они приносили отцу Иоанну. В начале 80-х в Печоры стало стекаться все больше и больше таких людей.

И вот какая-нибудь тетушка рассказывает ему свое грустное безотрадное, а он ее обнимет: «Да что ты, дорогая? Ты посмотри… Да вот… Да ничего», и похлопывает ее по плечу и прижимает к сердцу. И это было не так, как когда человек не хочет погружаться в твои проблемы и может сказать: «Да ладно, брось». Обесценить, как сейчас говорят психологи. Это было от того, что он существовал на другом духовном уровне, на котором преобладали любовь и радость. И ему хотелось, чтобы и другие это увидели, почувствовали.

Это было его даром. Я, конечно, уже после так это для себя сформулировала. Мы живем в реальности, в которой очень легко поддаемся обиде, огорчению, тревоге… Словно находимся под градом этих стрел, ранящих нас, и нам некогда поднять голову и увидеть радость. А жизнь невероятно радостная. И отец Иоанн это видел.

Он пережил очень многое, в том числе тюрьмы, лагеря. И его жизненный опыт научил батюшку тому, что на самом деле жизнь радостная и что нужно жить в этой радости.

Именно в свете этой победившей радости он и воспринимал людей. В каждом человеке видел свет и обращался к этому свету. Каждый для него был как звездочка: «Танюша, да вы посмотрите, какая вы прекрасная, все ведь отлично», – сказал бы он. И это было очень глубоко.

После общения с ним все расходились как-то весело. Словно стряхивали старую тяжелую штукатурку и напитывались жизнью, радостью, любовью, которые он распространял. А чуть позже, когда эмоции успокаивались, оставалось чувство очень легкого покоя.

«Никто никогда мне так красиво не говорил об отношениях юноши и девушки»

Я уехала учиться в Ленинград в 1985 году. Стала старше и, когда приезжала к отцу Иоанну, разговоры у нас стали серьезнее. Я начала общаться с молодыми людьми, отец Иоанн очень серьезно говорил со мной на тему взаимоотношений мужчин и женщин. И так красиво!

Никто никогда мне так красиво не говорил об отношениях юноши и девушки, как отец Иоанн.

Откуда он об этом знал? Из Священного Писания, наверное, из истории Адама и Евы, Господь дал ему это знание.

Такие обстоятельные беседы батюшка вел, конечно, не на ходу, а у себя в келье. Можно было договориться заранее и прийти в определенный день. В его комнате на стенах висели портреты, было много икон, стоял аналой с крестом и Евангелием. Стояла его кровать, довольно аскетичная, и диванчик, на который мы и садились.

Встречу он всегда начинал с молитвы.

Он был моим духовным отцом, поэтому я довольно подробно рассказывала о ситуации. Но душу наизнанку не было необходимости выворачивать. Я рассказывала до определенного момента, и батюшка быстро вникал в суть дела.

Отец Иоанн не говорил мне, что именно нужно делать. Скорее, он просто несколько отвлеченно рассуждал на заданную тему и помогал справиться с тревогой, болью, сожалением, которые вызывало то или иное затруднение. А решение я уже в мирном состоянии духа находила сама.

Но все же в каких-то особо важных жизненных вопросах он совершенно конкретно высказывал свое мнение. И это для меня было законом. Хотя слов «ты должна сделать то и то» не помню.

И я не помню ни одного случая, когда он меня журил. Я вообще ни разу не видела, чтобы он кого-то ругал… За исключением разве что одного случая. Как-то я ждала его вместе с остальными в коридоре братского корпуса. Народу собралось много, а очередь не двигалась. Но отец Иоанн каждому уделял ровно столько внимания, сколько требовалось, никогда не спешил и не торопил другого.

В братском корпусе всегда дежурил монах. И в какой-то момент, когда отец Иоанн вышел за новым посетителем, этот, пожилой уже, монах, стал ругаться: «Что ты тут развел? Столько народу! Начальство будет ругаться». Отец Иоанн неожиданно стал отвечать ему точно в таком же тоне: «А что такое?! Чего шумишь!» Он просто скопировал интонацию и ею же «наехал» на возмущающегося. Это вышло очень весело и комично. Монах замолчал.

О чем не тревожился отец Иоанн

Однажды к отцу Иоанну пришла женщина и стала говорить: «Какое горе, какое горе, батюшка. Родственница к баптистам ушла». А к 80-м годам в церковных кругах начались разговоры, где резко критиковались католики и протестанты. Раньше этого не было.

Например, в Печорах была большая община евангелических христиан, пятидесятников. У нас там были друзья, очень хорошие люди, которых можно было ставить в пример православным. Одна наша приятельница из этой общины, медсестра, когда приходила к нам домой, говорила только о Евангелии. О делах тоже, но для нее в жизни главным была ее вера.

Интересно, что у моей бабушки, человека довольно консервативного, не было с этим никаких проблем.

Была в Печорах и лютеранская кирха, ведь с 1920 по 1939 год Печоры принадлежали Эстонии. Когда мне было шесть лет, отец Алипий Воронов отправил меня учиться музыке к органистке этого храма.

Эта кирха и сейчас есть, но нет общины, там теперь проходят органные концерты.

Мы с семьей все время ходили в кирху на Рождество по григорианскому календарю. Часто кто-то из представителей Печорского монастыря наносил дружеский визит на Рождество. До определенного времени это было нормально, а потом началась антикатолическая волна, причем католиков как только не называли: и сектантами, и баптистами, и кем-то еще.

И вот когда женщина, горюющая о родственнице, ушедшей в баптистки, подошла к отцу Иоанну, меня поразило, с каким спокойствием он отреагировал: «Да, ушла, ну уж теперь она не вернется». Я не услышала в его голосе ни сожаления, ни трагедии.

«Самое большое чудо, когда душа человека меняется»

Часто спрашивают о пророчествах отца Иоанна. Меня это не интересовало, я не искала специально чего-то такого в общении с ним. Хотя он говорил нечто, и потом действительно так и происходило. Например, я тяжело болела, мама или бабушка просили его молиться, а он сказал: «Пройдет и ничего не останется». Так оно и было.

Однажды, когда я была еще школьницей, он сказал, хлопая меня по голове: «Муж у тебя будет настоятелем, будешь регентом в соборе большом». Он это говорил, как говорят ребенку с самолетиком: «Вырастешь, будешь пилотом». Абсолютно шутливым тоном. Не знаю, что это было, прозорливость или нет, но так и случилось.

Сам отец Иоанн, как мне кажется, относился несколько скептически к чудесам. Он говорил, что самое большое чудо, когда душа человека меняется. Но я точно знаю, что по его молитвам от многого Господь уберег меня в моей жизни, он неправильных моих поступков, от опасных ситуаций.

Однажды мне приснился вещий сон. В нем ко мне пришел отец Иоанн, держал меня за руку, молчал и молился. Почему-то во сне у меня был сильный страх, что батюшка меня не понимает. Это был за год до определенных событий и стало мне предупреждением.

Но самое главное, это дало мне понять, что связь с ним осталась, и это очень важно для меня.

У меня дома много его фотографий, большую часть уже после смерти батюшки подарила его письмоводитель, секретарь Татьяна, с которой мы были в добрых отношениях. Иногда я смотрю на его фотографию и разговариваю с ним.

Я верю, что мы с отцом Иоанном еще увидимся, хотя бы на короткий срок, ведь это невозможно, чтобы мы больше не увиделись.

Анастасия Сорокина родилась в городе Печоры, окончила регентское отделение Санкт-Петербургской духовной академии и вышла замуж за семинариста, сейчас настоятеля храма Феодоровской иконы Божией Матери, протоиерея Александра Сорокина в Санкт-Петербурге.

Источник: портал «Милосердие»