Пасха, или Когда Бог смеется

В храме во время богослужения принято вести себя благочестиво, не шуметь и тем более не смеяться. Чтение Евангелия верующие слушают стоя, подчеркивая серьезность момента. Часто о религии думают как о жесткой системе ограничений. Но христианство — это религия надежды и радости, которая учит нас не унывать даже в самых ужасных обстоятельствах. И в Ветхом, и в Новом Завете немало мест, которые раскрываются только при наличии у читателя чувства юмора. Сможем ли мы оценить остроумие Иисуса из Назарета и евангелистов? Об этом рассуждает протоиерей Димитрий Сизоненко на лекции «Пасха, или Когда Бог смеется».

Скажи мне, кто твой Бог, и я скажу, кто ты

В дни пасхальной радости и веселья уместно поговорить о вещах не совсем обычных и задаться вопросом: смеется ли Бог? Почему даже сама постановка вопроса нам кажется неожиданной? Если Бог смеется, то над чем, что это меняет в жизни человека и что это говорит о Самом Боге?

Приведу небольшую цитату из иерусалимской лекции Милана Кундеры, где он говорит об искусстве романа.

Есть чудесная еврейская пословица: «Человек думает, Бог смеется». Под впечатлением этого высказывания я люблю фантазировать, как Франсуа Рабле в один прекрасный день услышал смешок Бога, и так родилась идея первого великого европейского романа. Мне очень нравится мысль, что искусство романа пришло в мир как эхо Божьего смешка. Но отчего смеется Бог, взирающий на думающего человека? Оттого, что человек думает, а истина от него ускользает. Оттого, что чем больше люди думают, тем больше отдаляется мысль одного человека от другого. И, наконец, оттого, что человек никогда не является тем, чем он себя мыслит. Основное состояние человека на заре Нового времени, при выходе его из Средневековья: Дон Кихот думает, Санчо думает, и не только правда мира, но и их частная правда ускользает от них.

Можно понимать смех Божий буквально или метафорически. Далее Кундера рассуждает о том, что у Бога, когда Он смеется, возникают противники. У них три обличья. Первые — это те, кто не смеется, у кого отсутствует чувство юмора. Франсуа Рабле называл их агеластами. Он боялся их, потому что они всегда относились к нему со злобой, так, что он вообще прекратил писать. В религиозной среде сам вопрос, смеется Бог или нет, воспринимается ими как некое непозволительное инакомыслие. Между романистом и агеластом невозможен мир, как и между воскресшим Христом и людьми, которые не способны оценить ум и остроумие того, что празднуется в Пасху.

Среди нас тоже очень много агеластов, лишенных чувства юмора и не смеющих смеяться. Они убеждены, что истина проста, окончательно явлена и сформулирована, все люди обязаны думать одинаково и что сами они являются в точности тем, чем они себя считают. Это узкий карикатурный догматизм. Они никогда не слышали смех Бога. Именно с потерей определенности в вопросах истины человек превращается в уникальную личность. Он понимает, что истина — это не то, что он может держать у себя в кармане, и предоставляет ей свободу быть живой и незавершенной.

Скажи мне, кто твой Бог и я скажу, кто ты. Если твой Бог — это мрачное существо, которое нарисовала твоя фантазия, ты поставил печать «аминь» и ничего другого для тебя быть не может, то личность ты или нет, — большой вопрос. Искусство, питаемое вдохновением от Божьего смеха, по сути своей независимо и однозначно враждебно идеологическим установкам. Подобно Пенелопе, оно распускает за ночь все, что напряли за ночь тираны всех времен и народов, среди которых не только политики, но и теологи, философы, ученые. Юмор является противоядием от всех форм тоталитаризма, несвободы и принуждения.

Вторая категория противников смеха — это люди невежественные и недалекого ума. Невежество нужно рассматривать не как недостаток знаний, но как бытийственное состояние человека, врожденное чувство, скудоумие. Глупость — это попугайское повторение тех идей и слов, которые ты не понимаешь, и они не становятся твоими словами. Человек может повторять обряды, жесты, но если это не прошло через внутреннее осмысление, не включает способность мыслить, то это другой враг божественного смеха.

Наконец, третий неприятель, который тоже разоблачается свободным творчеством, — это китч, синоним того, что в русском языке называют пошлостью. К таким вещам тоже нужно относиться с определенной долей юмора. Китч — это, прежде всего, когда человек хочет понравиться другим любой ценой и при этом сам восхищается той ложью, что он придумал. В одном из своих романов Кундера скажет: китч — это абсолютное отрицание ничтожества. Оно наряжает себя как павлин в перья и царские одежды и при этом выдает себя не за того, кем является. Чем выше степень серьезности такого человека, тем больше оснований усомниться в его адекватности.

При чем здесь Пасха?

При том, что это праздник, наполненный весельем и смехом, которые дают нам шанс освободиться от этих вещей. Часто мы боимся самого слова «юмор», потому что не совсем понимаем, о чем идет речь. Ведь это не просто, когда человек рассказывает шутки или анекдоты для того, чтобы кого-то рассмешить. Это определенное свойство ума, его острота, гибкость, проницательность.

Когда мы читаем в Евангелиях о тех событиях, которые произошли в Иерусалиме, о смерти и воскресении человека по имени Иисус из Назарета, или присутствуем за богослужением и переживаем их заново, мы тоже делимся на некие категории.

Одни из нас останавливаются на Страстной пятнице и остаются там, у Креста. Это люди, которые хотят признать последний триумф агеластии, они отказываются смеяться. Это Страстная пятница без Воскресения. Другие, наоборот, предаются пасхальному веселью, радости, которая становится поверхностной, она не прошла через умирание, Страстную пятницу, и поэтому остается китчем. Чтобы по-настоящему воскреснуть, нужно по-настоящему умереть вместе со Христом. Все, что не по-настоящему, это просто китч.

Пасха открывает парадоксальный смысл Креста Господня. Смерть побеждена смертью, это парадокс и оксюморон. Пасха приглашает каждого из нас жить новой жизнью, не оставаться поверхностными пошляками, не говорить вещи, которые мы не понимаем, не оставаться по-житейски глупыми.

Уже не я живу, но живет во мне воскресший Христос. Пасха имеет колоссальные последствия для нашего существования, и это имеет прямое отношение к тому, что такое юмор и смех Бога. Прежде всего, это возможность увидеть и посмеяться над своей собственной несуразностью. Человек мыслит — Бог смеется. Он нас не судит, не унижает: Его смех, юмор, вмешательство, наоборот, вселяют в нас уверенность, способность смеяться над своими ошибками, чтобы обрести свободу, в том числе от иллюзий, что все принадлежит нам и все в наших руках. Что в жизни хорошо уметь положиться на кого-то другого, на Торжествующего Христа.

Здесь можно провести прямую параллель со странными прошениями, которые часто остаются неуслышанными во время литургии: «Сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Сами, то есть себя и всю жизнь и друг друга предадим Христу Богу, жизнь начнется в совершенно новом качестве.

О смехе со всей серьезностью

Юмор на протяжении тысячелетий оставался сомнительной темой. По крайней мере, в философии никто всерьез не рассуждал о юморе. Первым был Анри Бергсон: в 1900 году он написал «Смех: эссе о значимости комичного». Конечно, к табуированию темы юмора приложили руку христиане, например, Мишель Монтень и янсенисты в западной культуре, но все началось еще раньше. Существуют проповеди святителей Иоанна Златоуста и Амвросия Медиоланского, в которых говорится, что Бог никогда не смеется. Иисус в Евангелии нигде не смеется, максимум может улыбнуться, благочестиво и благообразно. Современные читатели знают эту проблематику благодаря роману Умберто Эко «Имя розы».

На мой взгляд, богословски она не совсем надежна. Потому что если в Евангелии Христос страдает, если Он способен плакать, то есть все человеческое Ему не чуждо, тогда тем более у Него есть чувство юмора. Не нужно забывать и о том, что Он сын своего народа, и еврейство, иудейство совершенно немыслимо без юмора. Евреи говорят, что есть три составляющих идентичности их народа: 1) Священное Писание, Тора, 2) Талмуд, или предание предков и мудрости и 3) смех, юмор, который передается из поколения в поколение, иначе бы народ просто не выжил. Во время Второй мировой Гиммлер говорил, что юмор — это еврейская вещь: мы истребим евреев и истребим юмор. Тоталитарные режимы всегда ополчаются против внутренней свободы ума видеть реальность не такой, какой тебе ее навязывают, понимания, что у слов всегда есть второй и третий смыслы. Всегда есть запасной выход, именно эта надежда позволяет человеку не погибнуть, и против нее выступает всякий тоталитаризм.

Если Иисус из Назарета был совершенным человеком, то отнять у Него чувство юмора было бы немыслимо. Человеку свойственно смеяться. Может быть, чувство юмора — это самое человечное свойство. Человек со времен Платона и Аристотеля именовался животным мыслящим, социальным, политическим, но ни одно из животных не смеется, поэтому человек это еще и существо смеющееся, в этом его отличие от всех остальных.

Анри Бергсон говорит, что юмор — это такой шок или короткое замыкание, которое происходит, когда нечто механическое, машинальное, сталкивается с живым. В этот момент от удара живое смеется. Никакие машины и механизмы не способны смеяться, это человеческое свойство. Иисус Христос был человеком, и это свойство у Него было на божественной высоте.

Но смех — это тоже палка о двух концах. С одной стороны, есть юмор, с другой — ирония, часто мы их путаем, ведь там и там смеются, но это не один и тот же смех. Ирония, как и сатира, — это всегда оружие. Например, Сократ употребляет его, когда полемизирует с софистами. Вольтер — великий мастер иронии. Это всегда некое насилие, нечто язвительное, она дестабилизирует, разрушает ум и отношения между людьми. Иронии следует избегать.

Юмор, напротив, это то, что людей объединяет друг с другом. У юмора есть своя этика, он создает ощущение теплоты, дружбы и единства, того, что ты в безопасности. Юмор оказывается благотворным, целительным и терапевтическим. Психологи говорят, что здоровый юмор — это хорошее средство для сопротивления обстоятельствам. Когда Сократ общается с учениками, он прибегает именно к юмору. Юмор находится в эпицентре творческих способностей человека, это способность ума видеть неоднозначность явлений или событий, противоречивость, парадоксальность того, что нас окружает. Юмор помогает включить эмпатию и оказаться в эпицентре проблемы, которая обсуждается. Знания и истина — это уже не то, что мы получаем извне. Чувство юмора помогает ученикам Сократа родить истину в самих себе.

Здоровый смех как короткое замыкание: когда ты понимаешь, что ошибся, твой ум ждет одного, и ты думаешь, что уже все разгадал, но в конце оказывается сюрприз. Момент сюрприза очень важен, ведь когда раскрывают секрет фокуса, он уже не интересен, поэтому и шутка, рассказанная дважды, уже не смешна.

Часто юмор соприкасается с темой табу. Есть сюжеты, о которых не говорят вслух: что же с ними делать? Юмор помогает снять напряжение или поговорить о проблеме, может быть, даже пошлой, но причиняющей боль. Как только человек становится способен увидеть ситуацию в неожиданном ключе, с юмором, значит, наступило исцеление, и он свободен. Пасха — это праздник исцеления, Господь нас зовет выйти из своих гробов, из предрассудков, куда нас загоняет мнение окружающих, ложные страхи. Евангельские женщины приходят ко гробу, и Ангел спрашивает их: вы ищете живого? Да. Тогда зачем вы ищете Его среди мертвых? Это прекрасный божественный юмор. Способность свободного ума искать Живого серди живых.

Что смешного в Ветхом Завете?

В еврейском языке очень много слов, которые выражают всевозможные оттенки смеха, и в нашем языке не всегда хватает эквивалентов. Например, во 2-м псалме описываются языческие народы и цари, сильные мира сего, которые себя считают очень важными, у них серьезные политические расчеты и они восстают против Бога и между собой совещаются, как свергнуть Его помазанника. Но они замышляют тщетное. Свергнем оковы Бога, говорят язычники.

Живущий на небесах посмеется, Господь поругается им. «Поругается» — это синоним слова «посмеется»: здесь идет речь о смехе победы. Дальше пасхальное пророчество: Я помазал Царя Моего над Сионом, святою горою Моею; возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя. Пасха — это праздник, когда воскресший Христос воцаряется как Сын Божий, праздник Его интронизации. Поэтому слова этого пророчества применяются к воскресшему Христу.

Бог смеется прежде всего над суетой и глупостью языческих народов, которые восстают против Него. С другой стороны, Бог счастлив и радуется, когда видит свой народ. Поэтому Его смех — это смех благословения и благоволения. В Книге Второзаконие есть такие замечательные слова: с избытком даст тебе Господь, Бог твой, успех во всяком деле рук твоих, в плоде чрева твоего, в плоде скота твоего, в плоде земли твоей; ибо снова радоваться будет Господь о тебе, благодетельствуя тебе, как Он радовался об отцах твоих (Втор 30:9). «Радоваться» — буквально «смеяться». Бог живой радуется, смеется вместе с тобой твоим успехам и процветанию. Это еще больше умножает твое счастье.

В 91-м псалме другой смех. Бог радуется тем, кто ему служит, боящимся, верным Ему. И в ответ Он веселит, Господь меня развеселил. Ибо Ты возвеселил меня, Господи, творением Твоим: я восхищаюсь делами рук Твоих. Это псалом праведника в день субботний, который живет с чувством, что Господь смешит и веселит его. Бог не только приводит в ликование Своих праведников, но и вся земля ликует. В 64-м псалме все наполняется радостью и ликованием.

Вначале был смех

Но смех никогда не бывает однозначным. Обратимся к тому моменту, когда рождается народ. История рождения Исаака — это юмористическая история. Из утробы Авраама и Сарры родится смех Бога, потому что имя Ицхак означает «он смеется». И родился он в обстановке, когда главные действующие лица смеялись.

Когда Бог подтверждает заключение завета с Авраамом и говорит о том, что у него будет бесчисленное потомство, Авраам в ответ смеется. Его охватил такой приступ смеха, что он упал лицом на землю. Это реакция, когда ты себе уже не принадлежишь, как смеются дети, заражая друг друга. Он говорит самому себе: неужели от столетнего будет сын? А Сарра, девяностолетняя, неужели родит? Авраам смеется над своей старостью, немощью. В других обстоятельствах это было бы предметом горечи, мы сожалеем, что годы уходят и мы стареем. Но Авраам доверяет Богу, который может сделать невозможное. Несмотря на законы природы, предрассудки, страх старости, я себя всецело предаю себя Богу. Когда Авраам смеется, он становится отцом Исаака, отцом верующих.

Еще этот смех связан с осознанием того, что человек сильно ограничен, мы смертны, мы прах. Но обетование и божественная реальность, которая хочет войти в нашу жизнь и наполнить ее своим светом, бесконечно превосходит наше бытие. Пропасть между нами и Богом исчезает. Смех — это здоровая реакция на то, что Бог входит в твою жизнь. Смех Авраама не является обычным людским или предосудительным, это смех смирения. Человек, у которого нет чувства юмора, когда его хвалят, как павлин расправляет перья. Но Авраам хорошо понимает, что недостоин этих обетований и блаженства, дистанция межу ним и Богом слишком велика, но искренность, доверие, смирение и смех заполняют эту бездну. Поэтому смех Авраама — это акт веры. Вначале был смех.

Изумительный эпизод, когда Авраам приглашает в шатер трех путников. Он еще не знает, что это ангелы, готовит угощение, умывает им ноги. А Сарра в это время стоит за занавесом и подслушивает. В какой-то момент она не выдерживает и смеется. Ей девяносто лет, она знает, как рождаются дети, и что она бесплодна. Это смех здорового скептицизма, ей это забавно. Между величием обетования и ее жизненным опытом пролегает бездна. Она давно рассталась с мыслью, что у нее родится ребенок, а между тем он уже на подходе. Ее спрашивают: ты смеешься? Она отвечает: нет, я не смеялась, потому что ей страшно и неловко. Но она смеялась, это была адекватная реакция верующего человека, и скоро у Сарры будет сын, которого назовут Ицхак, то есть смех.

Она скажет: когда услышат об этом все, надо мной будут смеяться. Значит, кто-то будет завидовать, кто-то издеваться: куда ты в твои-то годы. Но другие, кто услышит, будут радоваться за нее, какую честь оказал ей Бог. Невозможное уже свершается. Противоположности и крайности сошлись вместе, жизнь торжествует и приносит свои плоды. «Радуйся» — это еще и первые слова, которые обращает архангел Гавриил к деве Марии, Благовещение тоже начинается с этого приглашения. У этой странной истории будет продолжение и удивительная развязка. В какой-то момент Бог потребует Исаака во всесожжение, чтобы Авраам вернул его. Это конец всему. Бог смеется, глядя на то, как человек понимает Его предписания и как до человека бывает трудно достучаться. В конце концов, жертвоприношение Исаака нужно было только для того, чтобы Авраам отпустил своего сына, не держал бы его при себе, чтобы у него было свое будущее, своя семья и история могла продолжаться. Поэтому испытание проходит через такие напряженные события.

Совершенный человек

Несомненно, что у Иисуса из Назарета было чувство юмора. Оно было у Его учеников и спутников. Оно необходимо для того, чтобы адекватно понимать Евангелие. Например, Господь говорит, что человека, который соблазнил одного из малых сих, нужно казнить. Не просто побить камнями, а повесить ему на шею мельничный жернов и бросить с крутизны в море, в самую пучину. Что это? Его слова кажутся нам неоправданно жестокими.

Агеласт, человек без чувства юмора, понимает все буквально. Но тогда это не имеет смысла, потому что не сочетается с образом Христа. Он призывает к какому-то изуверству? Конечно, нет. Он прибегает к преувеличению для того, чтобы снять напряжение, пробудить сознание людей, которые понимают, что они делают. Если ты хочешь кого-то соблазнить, то Господь как будто дает противоядие, которое тебя остановит от глупого неуместного поступка, который может иметь ужасные последствия. Читать Евангелие буквально — это особенность фанатичного ума, она открывает не Евангелие, а жестокость и скудоумие читателя, который не различает оттенков. Здесь нет прямого смеха, но для того, чтобы понимать текст адекватно, нужно иметь определенную тонкость ума.

В Евангелии встречаются разные виды юмора. Есть полемический юмор, когда Христос спорит с фарисеями и Ему нужно отразить атаку оппонентов. Есть вероучительный, для того чтобы понять некие божественные истины. Часто формулировки только параллельные или перпендикулярные невозможны, потому что многие вещи, тем более божественные, невозможно описать таким образом. Поэтому Христос прибегает к необычным фигурам мысли. Есть педагогический юмор, когда Христос подшучивает и провоцирует собеседника, как Сократ провоцировал своих учеников, чтобы в них родилась какая-то истина.

Первый случай, когда Христос говорит с юмором, — это момент, когда к Нему приходят ученики Иоанна Крестителя. Иоанн проповедовал о том, что наступает последний день пришествия Мессии, это будет день катастрофический, день потрясений, пришествие будет молниеносным. Но он видит, что Христос медлит. У Иоанна возникают сомнения, не ошибся ли он. Тогда он отправляет посольство из своих учеников спросить, Тот ли человек Иисус, Кого он так ждет. Христос не дает прямой ответ, Он мог бы упрекнуть их в неверии, показать, каким должен быть Мессия. Но Он отвечает уклончиво, притчей. Это прием, который Христос постоянно использует: рассказ, который бросают вокруг да около, а дальше «кто имеет уши да слышит». Кто не имеет — бесполезно, поэтому и не нужно. Христос цитирует Исаию: хромые ходят, слепые прозревают, нищие благовествуют, это то, что вы можете увидеть своими глазами и сами рассудить, что из этого следует.

Я думаю, для людей, которые в этот момент окружают Христа, это был момент юмора, который мог бросить тень на авторитет Иоанна Крестителя. Тогда становится понятно, почему вслед за этими словами Христос произносит похвалу Иоанну и говорит, что никогда от женщины не рождалось таких великих мужей, как Иоанн Креститель. Если мыслить математически, Иоанн — это Ветхий Завет, а Новый более велик, поэтому христианские святые в своей святости бесконечно превосходят Иоанна Крестителя. Но Христос не сравнивает, Он хочет сказать, что Царство Божие вообще ни на что не похоже. Начинается новый мир, а старый мир, все, что связано с Ветхим Заветом и с Храмом, уходит в прошлое. Это не дискредитирует Иоанна Предтечу, но служит способом выразить невероятную новизну того Царства, которое устанавливается. Слышим мы эту новизну, различаем юмор, видим ли оттенки? Того, кто хочет, Господь приглашает оттачивать свой ум. Чтобы воспринять Евангелие как то, что меняет нашу жизнь.

Мы часто слышим с амвона, что на человеческом языке храм означает одну реальность, а Бог видит храм совершенно иначе. Тот храм, святилище Нового Завета, будет построен не на высотах, не на горах, где приносились жертвы, не в Иерусалиме, но этим новым храмом станет сердце человека.

Истинные поклонники Бога — те, кто поклоняются в духе и истине своего сердца. Если это так, то ты можешь пойти хоть в рукотворный храм, хоть на дно морское, Бог с тобой, потому что храм твой в тебе. Если нет, то твои хождения во внешний храм — это совсем не то, что приятно Богу. Если мы высказываем Богу свои претензии и пожелания, то имеет смысл предоставить и Богу возможность сказать, чего Он хочет и ждет.

В диалоге с самарянкой Христос говорит о странной живой воде. Конечно, вода, которая бьет из источника, лучше воды из стоячего колодца. Оказывается, есть вообще другой источник и живая вода, внутри человека. Это источник не биологической жизни, а божественной. Этим святилищем Нового Завета становится человек, это и есть тот храм, о котором пророчествует Христос, прибегая к таким неожиданным образам.

Другой эпизод. Я не хочу сказать, что это смешно, но для того, чтобы понимать адекватно, насколько парадоксальна эта ситуация, необходима определенная тонкость ума. Христос, видя храм, отстроенный Иродом, великолепный и прекрасный, одно из чудес света, говорит о том, что ему приближается конец. Его спросили: как Ты подтвердишь Свое право изгонять торговцев и так Себя вести? Христос говорит, разрушьте этот храм, и Я восстановлю его на третий день. Думают, что речь идет о каменном храме, на фоне которого идет разговор. Но Христос говорит о храме Своего Тела. Но если быть еще более тонким, то что является телом Христа? Местом, где пребывает Бог? Сердца людей и община верующих. Христос создаст новый храм, и это будет Церковь. Телом Христовым мы называем Церковь, собрание верующих.

Встреча и ночной разговор с Никодимом — это игра взаимонепонимания и шуток абсолютно исключительная. Господь по-доброму иронизирует над Никодимом. Никодим человек знатный, серьезный, учитель в Израиле, он приходит ко Христу ночью поговорить как человек знающий. Но в результате разговора обнаружится блаженное незнание Никодима. Поднимается тема рождения свыше. Кто может войти в Царствие Божие? Люди ждут Царствия Божия как пришествия нового царя, который устроит славное государство сродни царству Давида. Но Царствие Божие — это иная реальность, в которую нужно родиться, как новорожденный, который входит в этот мир. Никодим не успевает за мыслью Христа, он узнает это только в последний момент, когда будет праздновать Пасху вместе с Ним.

В связи с темой Царства возникает и тема Царя. Евангелист Иоанн не упражняется в остроумии, когда описывает суд у Пилата, но он очень тонко расставляет акценты, так, что мы хорошо видим неоднозначность происходящего. Речь идет вроде бы о царстве, и между иудеями идет распря о том, будет ли оно и кто будет новым царем. Израиль — незначительное государство, малый народ на окраинах империи, но с ним постоянно связаны какие-то неприятности. Пилат смотрит с презрением на их проблемы. Вот ему выдают на суд самозванца. У Пилата с Христом происходит разговор, и Христос уклончиво, с юмором отвечает на вопрос, царь ли Он: это ты сказал, что Я царь. Значит, наместник императора, официальный представитель власти признает, что Иисус Христос царь. Я пришел в мир для того, чтобы свидетельствовать об истине, говорит Христос. Истина внезапно обретает вселенские масштабы, Он уже не просто царь небольшого народа иудеев, а царь истины, того Царства, которому сопричастны люди всех времен и народов. Всякий, кто слушает и ищет истину.

Эпизод страстей Христа построен как сценарий царской интронизации. На царя в этот момент возлагается царская порфира, это происходит и со Христом. Гвардия приносит ему присягу и объявляет Его своим царем, Его венчают венцом. Хотя в глазах Пилата это фарс, он издевается над иудеями, но вместе с тем он чувствует, что происходит что-то совсем не однозначное. Христос будет царем, и в подтверждение этому к вершине креста будет прикреплена табличка с надписью «Иисус из Назарета, царь иудеев». Под странный, трагический смех Рим официально признает истинное царское достоинство Христа.

Чаще всего мы слышим Евангелие в контексте литургии, и это мешает нам воспринимать такие нюансы. Богослужение предполагает определенную торжественность и высокую священную серьезность. Когда мы слышим его в исполнении дьякона, громко и монотонно, можно почувствовать, насколько диссонирует такое чтение с тем, о чем говорится. Но если Евангелие читать в молитве, наедине с самим собой, то мы всегда открываем для себя нечто, что до этого не слышали.

Подготовила Наталия Щукина для портала «Предание»