Евхаристия в первом веке

Подробнее о лекции (новость, фото и видео) здесь: https://feosobor.ru/2024/11/prochitana-lekcija-o-rannehristianskom-bogosluzhenii/

ВВЕДЕНИЕ

Период раннего христианства многих интересует потому, что у наших современников с ним связано слишком много надежд и ожиданий. Иной раз кажется, что если «откатить» всё развитие Церкви к первым векам и подражать первым христианам, то наша жизнь наладится сама по себе. Так ли это? Ответит каждый себе сам, а моё дело помочь размышлять, опираясь на факты.

Целью нашей сегодняшней встречи будет поиск ответов на следующие вопросы:

1. Как служили литургию в первом веке?
2. Кто имел право на ней присутствовать?
3. Кто совершал литургию?
4. Где она совершалась?
5. Какие элементы в неё входили?

Помимо этих основных вопросов ответим и на два смежных:

1. Если Христос совершил только одну литургию на Тайной вечере, то почему мы служим почти ежедневно?
2. Что стало источником для появления молитв литургии и почему?

Сразу уточним, что значение вполне привычных нам слов с веками меняется. Кажется, что автор две тысячи лет назад писал о вполне понятных нам вещах, но привычные нам термины имели прежде иное значение, и воображение читателя рисует заведомо неверную картину. Это касается и тонкостей толкования Священного Писания, и исследования особенностей быта и богослужения христиан с первых веков, и многого другого. Так что когда в упоминаниях писателей первого тысячелетия о литургии мы встречаем привычные нам термины литургия, епископ, митрополия, епархия, храм, церковь, чаша, дискос, просфора, фелонь, омофор, недостойное причащение и т.п., совсем не обязательно представлять себе женщин в платочках, мужчин в рубашках и брюках, священнослужителей в софринских парчовых ризах, вычитывающих «Правило ко Святому Причащению» со всеми молитвами, канонами и акафистами, стоящих в привычном нам храме с иконостасом, расставляющих восковые свечи в позолоченные подсвечники перед иконами и натощак слушающих, как смешанный хор поёт херувимскую на четыре голоса.

Потому что всё было не так.

Осознать, что в глубокой древности многое было по-другому, очень сложно. Потому что сразу может возникнуть вопрос: «Если раньше было иначе, значит, сегодня мы всё делаем неправильно? Ведь если мы говорим о том, что ни одной буквы нельзя менять в богослужении, то будет ли правильно признать, что менялись не только буквы, но и обряды и даже концепции?»

Эти рассуждения напоминают недоумённый вопрос взрослеющего ребёнка: «Мама! Когда ты мне говорила неправду? Раньше, когда рассказывала про Деда Мороза, или сейчас, когда убеждаешь меня, что его не существует?!»

Парадокс в том, что правы все, но по-разному. Каждый этап развития Церкви требует своей формы, способной донести вечное содержание. В детстве на человека надевают маленькие одежды смешного покроя, которые нелепо будут смотреться на взрослом. Но это тот же самый человек! Поэтому главное понять, где сам человек, а где его одежды; где здоровое, нормальное течение жизни, а где временные одежды, а то и болезни и отклонения.

Когда мы утверждаем, что наша Церковь — апостольская и содержит неизменно учение Христово, не стоит наивно предполагать, что это означает добуквенное совпадение всех текстов и обрядов первого века и современности. Имеется в виду соответствие сути, духу учения апостолов, а не буквальное подражание древности. Это же касается и утверждения о том, что наша Церковь — святоотеческая. Это означает, что мы следуем направлению ко Христу, заданному святыми отцами, а не обречены лишь рабски цитировать их сочинения, написанные не для нас, не понимая сути этих цитат, некритично разделяя и их прозрения, и их несомненные заблуждения, о которых повествует нам церковная история. Отцы «ранние» верили и писали иначе и о Церкви, и о Христе (иначе не потребовались бы споры на соборах), но это отцы нашей Церкви, не иной.

Поэтому, хоть наше православное богослужение за прошедшие две тысячи лет и постоянно меняется, отражая состояние молящихся, а значит, будет меняться и дальше, в этом нет ничего «еретического» или «обновленческого». Древние и современные формы богослужения — это не враждебные друг другу формации. Церковь сегодня не «исказила» древние формы, а пришла к сегодняшнему дню путём естественного логического развития, роста единого «организма». В текстах и обрядах нашего богослужения не всё так изначально и монолитно, как обычно кажется. Есть главное и второстепенное. В разные периоды и в разных регионах служили и даже веровали по-разному, (и речь не о не еретиках и раскольниках!), что не мешает нам оставаться с предыдущими поколениями единой Церковью. И важно не соблазняться этим, не пугаться самой мысли о разнообразии христианского опыта «потому что на нашем приходе к такому не привыкли», а этот опыт изучать. Что невозможно без знания истории Церкви.

Изучать опыт прошедших поколений надо, в том числе, и для того, чтобы не придавать значения всевозможным «басням», за многие годы проникшим в околоцерковную среду и в сознании простодушных людей превращающим богослужение в набор магических заклинаний и действий. И если изменение богослужения — это задача и прерогатива священноначалия Церкви, то понимание процессов, приводящих к этим изменениям, — это возможность и даже обязанность каждого думающего православного христианина.

Будучи 15 лет преподавателем литургики, я добросовестно рассказывал своим студентам о том, что значило в Древней Греции слово «литургия», какие были виды литургий как общественных обязанностей жителей города-полиса, и как это слово стало «общим делом» христиан. Но чем больше я изучаю литературу о раннем богослужении, тем меньше остаётся желания всё это повторять. Потому что наша Евхаристия выросла в совершенно ином контексте, нежели общественные обязанности древних греков. Так же не хотелось бы транслировать и другие мифы и расхожие заблуждения.

Впрочем, обо всем по порядку.

1. ЛИТУРГИЯ В ПЕРВОМ ВЕКЕ

Как известно, слово литурги́я (греч. λειτουργία — «служение», «общее дело») может обозначать не только общественное богослужение, на котором причащаются христиане, но в специальном употреблении и любое богослужение (в том числе и иудейское) и даже социальную деятельность, вдохновлённую участием в евхаристической литургии. Поэтому наука о богослужении в целом называется литу́ргика, а литурги́ческим может быть и то, что к евхаристии напрямую не относится.

Литургией евхаристическую трапезу стали называть не сразу, и несколько столетий это слово христиане не использовали. Как сообщает нам Православная Энциклопедия,

«В раннем христианстве чин Евхаристии не обозначался как «литургия», вместо этого употреблялись слова со значениями «собрание» (в т. ч. словоcочетание ἐπ τὸ αὐτό — «вместе»), «молитва» (греч. термин εὐχαριστία (букв.— «благодарение») обозначал не только благодарственные моления, но и церковную молитву вообще), «трапеза» (или «вечеря», т. е. «вечерняя трапеза»), с уточнением: «Господня» или «любви» (τράπεζα Κυρίου — 1 Кор 10. 21; Κυριακὸν δεῖπνον — 1 Кор 11. 20; ἀγάπη ср.: Иуд 1. 12). В новозаветную эпоху были также распространены описательные выражения, такие как «преломлять Хлеб» или «преломление хлеба» (κλάσις τοῦ ἄρτου — Деян 2. 42, 46; 20. 7, 11; 27. 35; Лк 24. 35; «преломляйте хлеб и благодарите» — κλάσατε ἄρτον κα εὐχαριστήσατε — Didache. 14); к III в. их сменили богословски нагруженные термины «жертва», «жертвоприношение» (θυσία), «приношение» (греч. προσφορά; лат. oblatio), «таинство» (греч. μυστήριον; лат. sacramentum). При этом само слово λειτουργία — либо в общем смысле «служения», либо в более специальном значении «служения при храме» — было вполне распространено у раннехристианских авторов, но только с IV в. его начали применять к евхаристическому чину: сначала в сочетании μυστικὴ λειτουργία — «таинственная служба», а затем и в сочетании Θεία λειτουργία или само по себе. При этом ещё в V–VII вв. в грекоязычном мире обычным термином для обозначения евхаристической службы оставалось слово σύναξις — «собрание, си́наксис», которое было вытеснено термином λειτουργία лишь в послеиконоборческую эпоху», т.е. в IX–Xвв.

Подробно расписанного чина, т.е. полного порядка совершения литургии в Византии мы не находим вплоть до VIII века. А до IV века в рукописях встречаются только отдельные молитвы и общие замечания, предназначенные не для буквального применения (они слишком фрагментарны для этого и не содержат «ру́брик» — подробного объяснения кому что говорить и делать), а как образец для импровизации. То есть, председательствовавшие на евхаристическом собрании сначала импровизировали по имеющимся образцам, и лишь гораздо позже наиболее удачные импровизации записали и стали использовать постоянно, анахронически атрибутируя эти молитвенные формулы апостолам.

Здесь интересно отметить, что ни один чин литургии какого бы то ни было автора не был «канонизирован» ни на одном православном соборе епископов — вселенском или поместном, в качестве непогрешимого и неизменяемого текста — каждый век вносит в совершение (а иногда даже и в текст) любой литургии что-то своё.

Поэтому самого́ понятия «служить литургию» в первые века просто не было. Христиане собирались вместе для общей молитвы, а не для «совершения чинопоследования». Само понятие «служения» и «богослужения» было иное, оно не сводилось лишь к отправлению культа, а обозначало соответствие своей жизни заповедям Бога.

Как пишет известный исследователь раннего христианства Эндрю МакГоуэн,

Как тогда, так и сейчас существовали еда и питье на трапезах общины, пение, символы, молитвы, чтение Писания, поучения и другие вещи, которые сегодня составляют «поклонение» в нашем понимании, но с самого начала мы должны признать, что всё немного сложнее: в древнем мире то, что мы сейчас называем «поклонением», не вполне существовало… «Поклонение» — это благоговейное служение Богу, а не собрания, верования, песни и ритуалы, имеющие смысл лишь в рамках этого более широкого целого. Молитва и общинный ритуал, тем не менее, служили, наряду с личными и физическими актами телесного «поклонения», для создания и выражения этого послушания [Церкви] и служения [Богу]… Не только семантически, но и на более глубоком концептуальном уровне деятельность, для обозначения которой в древнем мире использовалось слово «поклонение», обозначала не какую-то конкретную сферу деятельности, вроде «литургии», а направленность всех форм человеческой активности, включая литургическую или ритуальную, на выражение преданности [Богу].

Исторические корни христианской Евхаристии традиционно ищут в словах и действиях Иисуса на Тайной Вечере, которую Он вкушал со своими учениками в ночь перед смертью, и которая в разных формах записана в Матфея 26:20-29; Марка 14:17-25; Луки 22:14-20; и 1 Коринфянам 11:23-26. Однако в последние пятнадцать-двадцать лет растёт понимание того, что изучение Тайной вечери необходимо рассматривать в более широком контексте других трапез, в которых участвовал Иисус, и в ещё более широком социологическом контексте групповых эллинистических трапез.

В античном мире социальная жизнь была сосредоточена вокруг еды и питья так же, как и у большинства современных людей, будь то, например, банкет в доме богатого человека или регулярные собрания, которые часто формировались вокруг торговой гильдии или профессии. Несмотря на незначительные местные различия, обусловленные социальными или этническими особенностями, формальные трапезы были в целом схожи по характеру во всей этой культуре, и все они содержали определённое религиозное измерение, даже если это не было их основной направленностью.

Мы привыкли представлять себе Тайную вечерю, изображённую художниками эпохи Ренессанса, как ужин учеников, сидящих за одним длинным столом с Иисусом в центре, но на самом деле люди в древнем мире обедали не так. Вместо этого участники трапезы обычно располагались на нескольких кушетках-стибадиях, расставленных полукругом по трём сторонам комнаты, а еда подавалась в общей посуде на низких столиках перед ними, с которых брали еду руками. Часто обедающие сидели на одной кушетке, и все они располагались в соответствии со своим социальным статусом: хозяин — с правого конца, самый важный гость — сразу справа, а остальные — в порядке убывания социального статуса дальше по комнате.

Тут мы можем вспомнить наставление Иисуса не занимать высокие места за столом на брачном пире, чтобы потом не пришлось уступать место кому-то более именитому (Лк. 14:7-9).

Богатые люди могли пригласить на обед не только друзей схожего социального положения, но и людей более низкого статуса, известных как клиенты, которые оказывали своему покровителю верную поддержку в любых его начинаниях, а взамен получали помощь и защиту своих интересов. Они часто сидели отдельно, а подаваемые им блюда и напитки были весьма отличались по качеству от того, чем наслаждался хозяин и его более привилегированные гости. Бывали случаи, когда клиентам приходилось довольствоваться благотворительной раздачей еды домой, а не местом за столом.

Такие официальные трапезы не только создавали и укрепляли социальные связи между участниками, но и определяли границы между сообществами (кто был включён, кто исключён) и относительный статус внутри них. Откидывание на спинку стула само по себе являлось признаком статуса, поскольку традиционно это было уделом свободных граждан, в то время как женщины, дети и рабы обычно ели отдельно.

Со временем это правило стало смягчаться, и женщины могли сидеть среди мужчин, откинувшись на спинку кресла, хотя таких женщин могли рассматривать как куртизанок; в редких случаях рабынь могли приглашать есть вместе с их хозяевами.

Одной из ярких особенностей записанных действий Иисуса является Его явное пренебрежение некоторыми из установленных обычаев благочестивого общества его времени в отношении приёма пищи. Его учеников критиковали не только за то, что они, в отличие от фарисеев, ели немытыми руками (Марка 7:1 и далее), но и за то, что враги называли Иисуса «обжорой и пьяницей, другом мытарей и грешников» (Мф. 11:19; Лк. 7:34). Он охотно принимал приглашения поесть с теми, кого благочестивые люди считали бы недостойными, (см., например, Мф. 9:10-13; Мк. 2:15-17; Лк. 5:29-32). В Своём учении Иисус продолжил иудейскую традицию представлять Царство Божье в конце времён в образе великого пира, на котором все, кто пользуется благосклонностью Бога, будут сидеть вместе и пировать в изобилии, но опять же с тем новаторским поворотом, что те, кого считали чужаками, будут приглашены, в то время как тем, кто рассчитывал занять там место, будет отказано (см., например, Мф. 8:11-12; Лк. 13:28-29). Те, кто ел с Ним тогда, могли быть уверены, что они также будут пировать с Ним в грядущем веке. Таким образом, Он перемещал границы между теми, кого Его современники считали угодными Богу, и бросал вызов традиционным разделениям в обществе.

[Иисус] сидел за столом не как очаровательный, доброжелательный, курчавый центральный персонаж картины Рембрандта, а как уязвимый бродяга, готовый разделить угощение с семьёй незнакомцев. Обычно главная функция стола — установление социального ранга и иерархии (по тому, что едят, как едят, с кем едят). Обычно трапеза — это социальная идентификация, статус и власть…. Но сама беспорядочность застольных привычек Иисуса бросает вызов этой системе социальных отношений, моделируемой едой и манерами. Дело было не только в том, что Иисус ел с неприемлемыми людьми и грешниками, но и в том, что Он ел с кем попало, без разбора. Отсюда и Его репутация: «У него нет чести! У него нет стыда!» [Такая] общность была «стратегией построения или восстановления христианской общины на радикально иных принципах, чем принципы чести и стыда, покровительства и клиентуры». Для Иисуса исцеление (дар, который он приносит в дом) влечёт за собой гостеприимство (исцелённые предлагают угощение, еду и питье, место за столом). Общение за столом, которое практиковал Иисус, таким образом, пересоздавало мир, перерисовывало все карты и схемы общества. Вместо того чтобы символизировать социальный ранг и порядок, оно размывало различия между хозяевами и гостями, нуждой и изобилием. Вместо того чтобы укреплять правила этикета, он их ниспровергал, делая последних первыми, а первых последними (Натан Митчелл).

Однако не все поняли Его послание столь радикально. Это стало особой проблемой в церкви в Коринфе, где Павел критикует христиан как за существование разделений в их общине, так и за то, что на общих трапезах одни едят и пьют слишком много, а другие голодают. Эта неспособность признать фундаментальное равенство всех и разделить друг с другом то, что у них есть, приводит его к выводу, что «когда вы собираетесь вместе, то не для того, чтобы вкушать вечерю Господню» (1 Кор. 11:20). Здесь, очевидно, имеется в виду обильная трапеза в доме одного из богатых членов церкви, на которую люди приносили свои собственные пожертвования — обычай, известный в современной культуре как э́ранос, — что объясняет, почему хозяин не отложил подачу еды до тех пор, пока все не собрались, и то, что можно было съесть, не было разделено поровну между богатыми и бедными. Традиция, согласно которой все участники приносили на праздник хлеб и вино (а иногда и другие продукты),сохранялась в последующей евхаристической практике на протяжении нескольких столетий.

Те учёные, которые упорно считают Евхаристию даже в столь ранний период чем-то отличным от обычной трапезы, давно спорят о том, происходила ли она до или после ужина. Но это значит применять к событию анахроничную матрицу: сама трапеза была Евхаристией. Или не была, если в ней отсутствовало практическое выражение любви и заботы обо всех, особенно о бедных, которое должно было стать жизненно важным измерением христианской совместной трапезы. Подобную неспособность воплотить в жизнь радикальное послание Иисуса можно увидеть и в Послании Иакова, где автор порицает получателей за то, что они проявляют пристрастие к богатым в своей среде и презирают бедных в своих собраниях (Иак. 2:1-9).

О том, что обеспечение пропитания для бедных должно было стать неотъемлемой частью совместной жизни христиан, свидетельствует и упоминание в Деяниях 6:1-6 о ежедневной раздаче пищи вдовам вне контекста общей трапезы и о необходимости назначить определенных людей, чтобы уменьшить нагрузку на первоначальных двенадцать человек, и более поздние свидетельства о христианской евхаристической практике, где она продолжала быть неотъемлемой частью. Поэтому неудивительно, что некоторые общины использовали греческий термин агапэ, «любовь», в качестве названия для совместной евхаристической трапезы — агапы.

Помимо тенденции придерживаться общепринятых взглядов на социальный статус в христианском собрании, существовала ещё одна проблема: следует ли разрешать христианам из язычников есть вместе с христианами-иудеями? Павел сообщает о споре по этому поводу в Антиохии (Гал. 2:11-14).

В отличие от современных времён, когда вино обычно подаётся в течение всей трапезы, на этих банкетах сначала ели несколько блюд, а затем мыли руки и убирали со столов перед началом второй половины вечера — пиршества или симпозиума (от греческого слова, означающего буквально «совместное питье»). По мере того, как требовалась каждая чаша вина, его готовили, т.е. разбавляя водой примерно в два-три раза, а затем возносили возлияния тому или иному божеству, сопровождая их короткой молитвой.

Однако такое резкое разделение двух половин вечера сохранялось не всегда: Плиний Старший сообщает, что обычай пить аперитив из вина, смешанного с водой, ещё перед началом трапезы появился во времена правления римского императора Тиберия (14-37 гг. н. э.), а вино, выпитое без смешивания во время самой трапезы, засвидетельствовано ещё раньше, в I веке до н. э.

Подобные мероприятия — по крайней мере, в идеале — были не просто посиделками. Они в равной степени служили поводом для бесед, философских рассуждений, чтения поэзии или мифических историй, а также для укрепления отношений.

Естественно, трапезы бедняков не были похожи на трапезы богачей. Там основными ингредиентами были хлеб с солью и водой, дополненные, по возможности, небольшим количеством сыра или чем-либо ещё — возможно, остатками от банкетов богачей. Не имея диванов, они сидели на земле или на подушках — этот обычай до сих пор распространён на Ближнем Востоке.

2. ИУДЕЙСКИЕ ОБЫЧАИ ПРИЕМА ПИЩИ

Сегодня уже очевидно, что в I веке не существовало никакого единого и цельного иудаизма, а наше представление о том, что значило быть иудеем первого века, претерпело значительные изменения.

Любое представление о «гомогенном иудаизме, от которого отпочковалось» или развилось христианство, — это фантазия. Точно так же, как не существует (и, вероятно, никогда не существовало) единого или статичного христианства, иудаизм первого века представлял собой столь же разнообразный и динамичный набор традиций… существовало множество иудаизмов, которые оказывали влияние на растущий спектр христианских общин .

Формальные трапезы у евреев в первом веке, как правило, проходили по образцу тех, что были приняты в преобладающей культуре. Например, есть чёткие свидетельства, что как в еврейской сектантской общины в Кумране, так и терапевтов, живших у озера Мареотис в Египте, описанных Филоном пусть и в несколько идеализированной манере, — во время совместных трапез участники усаживались соответственно своему статусу в сообществе, но переносят вкушение пищи во вторую половину трапезы:

Они должны есть вместе, благословлять вместе и обсуждать вместе. Где бы ни было десять человек Совета общины, среди них должен присутствовать и священник. И все они будут сидеть перед ним согласно своему званию, и у них будут спрашивать совета во всех делах в таком порядке. И когда стол будет приготовлен для еды, а новое вино для питья, священник первым протянет руку свою, чтобы благословить первые плоды хлеба и нового вина». (1QS 6.3-8)⁹ И вот они собираются, в белых одеждах и с лицами, на которых веселье сочетается с величайшей серьёзностью, но прежде, чем они возлягут… они встают в ровную линию по порядку…. Они молятся Богу, чтобы их пиршество было приемлемым… После молитвы старшие откидываются [на спинку дивана] в соответствии с порядком их приёма, поскольку под старшими они понимают не пожилых людей, а тех, кто с ранних лет возмужал и провёл свои лучшие годы в занятиях созерцательной отраслью философии. Пиршество разделяют и женщины, большинство из которых — престарелые девы. Порядок возлежания таков, что мужчины находятся справа, а женщины — слева. Возможно, можно подумать, что были бы предоставлены диваны, хотя и не дорогие, но более мягкие. На самом деле это дощатые кровати из обычных сортов дерева, покрытые довольно дешёвыми полосами местного папируса. У них нет рабов для ожидания, поскольку они считают, что владение рабами полностью противоречит природе. Но услуги оказывают свободные люди, которые выполняют свои обязанности в качестве прислуги не по принуждению. В эти дни не приносят вина, а только воду. Стол также чист от плоти животных; еда на нем — хлебы с солью в качестве приправы, иногда также приправленные иссопом в качестве приправы для более тонких аппетитов. Когда гости усядутся рядами, как я описал… председатель компании… обсуждает какой-нибудь вопрос, возникший в Священном Писании, или решает тот, который был задан кем-нибудь другим. Когда председатель сочтёт, что он достаточно высказался, он встаёт и поёт гимн, составленный как обращение к Богу, либо новый, собственного сочинения, либо старый, написанный поэтами более раннего времени. После него наступает черед всех остальных, и все они располагаются в нужном порядке, а все остальные слушают в полной тишине, за исключением тех случаев, когда им необходимо скандировать заключительные строки или припевы, ибо тогда все они поднимают свои голоса, как мужчины, так и женщины. Когда каждый закончит свой гимн, юноши вносят упомянутые чуть выше столы, на которых ставится истинно очищенная трапеза из квасного хлеба, приправленного солью, смешанной с иссопом¹⁰.

Для нас, воспринимающих христианство сквозь призму монашеской аскетики, может показаться неожиданной мысль о том, что христиане постоянно общались во время еды, собираясь на еженедельные пиршества. И эти общие ужины

были не просто одной из сакраментальных частей жизни общины или богослужения, но центральным действием, вокруг или внутри которого происходили другие — чтение и проповедь, молитва и пророчество.

Но подтверждение этому находим в 1 Коринфянам 10–14, где ап. Павел подробно обсуждает христианские собрания и конкретно упоминает ди́пнон (δεῖπνον «вечерняя трапеза», «пир») в контексте их собраний (11:17-32, особенно 20-21), и использует глагол συνέρχομαι («сойтись») для обозначения как собрания (11:17-18), так и трапезы (11:20-22, 33-34).

Главным среди обычных еврейских официальных трапез был еженедельный субботний ужин, который ели вечером в пятницу до захода солнца и наступления субботы, когда запрещалось зажигать огонь и готовить пищу, в результате чего в течение дня употреблялось мало еды, часто холодной. Согласно Мишне́ (первому систематическому собранию раввинских суждений о религиозной практике, составленному примерно в конце II века н. э.), ничего нельзя было есть без предварительного благословения Бога, и там же приводятся краткие благословения, которые должны были использоваться для каждого вида пищи. Однако маловероятно, что эта полноценная система уже использовалась в I веке до попыток раввинов кодифицировать иудаизм после разрушения Храма в 70-м году, и даже позже она, возможно, не имела влияния за пределами раввинистических кругов. С другой стороны, обычай произносить благословение Бога – браха́ (berakah) над определенными предметами во время трапезы, безусловно, был известен среди благочестивых евреев в первом веке. Кумранская община, как мы видели, произносила благословения над хлебом и новым вином в самом начале совместной трапезы, а Иосиф Флавий сообщает, что они произносили благословения как до, так и после еды, воздавая хвалу Богу за то, что Он даровал им пищу.

Часто предполагается, что стандартная еврейская молитва в конце трапезы, произошла от молитвы известной как биркат ха-мазон, уже в первом веке. Хотя полный текст этой молитвы известен только в версии IX века, известно, что она имеет трёхчастную структуру. Более того, в Книге Юбилеев, которую обычно датируют серединой второго века до н. э., в уста Авраама вкладывается благодарение, которая имеет очень похожую трёхчастную структуру: благословение Бога за творение и дар пищи, благодарение за долгую жизнь, дарованную Аврааму, и мольба о милости и мире Божьем.

Самый ранний из сохранившихся текстов биркат ха-мазон в палестинской версии выглядел приблизительно так:

Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка вселенной, питающий весь мир добром, милостью и благодатью. Благословен Ты, Господи, питающий всех.

Мы благодарим Тебя, Господь, Бог наш, за то, что Ты дал нам в наследство хорошую и приятную землю, завет, закон, жизнь и пищу. За все это мы благодарим Тебя и славим Твоё имя во веки веков. Благословен Ты, Господи, за землю и за пищу.

Помилуй, Господь, Бог наш, народ Твой Израиль, город Твой Иерусалим, храм Твой и жилище Твоё, и Сион, место покоя Твоего, и великое и святое святилище, над которым призывается имя Твоё; и царство династии Давидовой да восстановишь на месте своём в наши дни, и Иерусалим да воздвигнешь вскоре. Благословен Ты, Господи, строящий Иерусалим.

Тем не менее, всё большее число еврейских учёных выражают сомнение в том, что подобные молитвы могли существовать в I веке в тех фиксированных формах, в которых они встречаются впоследствии. Возможно говорить лишь об общей структуре и темах. Это позволяет предположить существование некоторого разнообразия практик до более поздних успешных попыток раввинов стандартизировать еврейскую литургию в начале II века.

В культовой системе Иерусалимского храма существовали «мирные жертвы» со-причастия (шламим), когда часть принесённого возвращалась тем, кто её принёс, чтобы они съели её вместе, так что фактически они разделяли священную трапезу с Богом в знак того, что Он принял их через жертвоприношение. Самым важным из этих причастий-жертвоприношений было ежегодное празднование Пасхи. Весенний ритуал кочевников, призванный обеспечить плодовитость стада, для израильского народа стал воспоминанием об избавлении от рабства в Египте. Следуя предписаниям Исхода 12, в день праздника (14 нисана) каждая семья должна была взять ягнёнка и принести его в жертву в Иерусалимском храме, а затем вместе съесть его во время ритуальной трапезы вечером. Сегодня большинство еврейских учёных согласны с тем, что многие обычаи, описанные в иудейской литературе, появились только после разрушения Храма. До этого нельзя предположить, что, помимо ягнёнка, трапеза включала в себя что-то кроме поедания мацы (пресного хлеба), горьких трав, и, вероятно, питья вина.

Именно о такой пасхальной трапезе говорится в синоптических Евангелиях как о Тайной вечере Иисуса с учениками, хотя Евангелие от Иоанна отличается тем, что оно помещает трапезу на вечер накануне этого ежегодного праздника, в результате чего в его версии Иисус умирает на кресте в тот же час, когда в храме зарезают агнцев, и таким образом становится истинным пасхальным агнцем, «принесённым в жертву за нас» (по словам ап. Павла, 1 Кор. 5:17), чьи кости поэтому не сокрушаются (Ин. 19:33; ср. Исх. 12:46; Числ. 9:12).

Так что же мы взяли от иудеев? И всё, и почти ничего. Всё — это теория: история спасения, весь Ветхий Завет, сама идея Мессии, Жертвы Христа, Отрока Господня. А почти ничего — это немногие синагогальные обычаи: молитва по часам, постные дни (вторник и четверг у иудеев превратился в среду и пятницу у христиан), чтение Писания Ветхого Завета, благодарение до и после еды — вот, пожалуй, и всё.

Тем более не было никакого влияния иудейского храмового богослужения на богослужение христиан. Ни Христос, ни апостолы не были священниками и никогда таких богослужений не совершали, поэтому и подражать им не могли, и не считали необходимым. Христианская традиция после 70 года вообще порвала и с храмовым, и с синагогальным богослужением, которое после 100 года стало включать проклятия христианам.

3. РАННЕХРИСТИАНСКИЕ ТРАПЕЗЫ: УЧАСТНИКИ

Кто мог посещать раннехристианские литургии? Любые люди, принявшие крещение и находящиеся в общении с остальной Церковью.

Крещение входило в число заключительных элементов миссионерской проповеди (например, Деян. 2:37-41), и таким образом оно функционировало как ворота, через которые каждому необходимо пройти, прежде чем принять участие в христианском собрании. (например, Деян. 2:41-42; ср. Дид. 7-10).

Кем были эти люди? Это были

1. евреи, выходцы из иудаизма, обратившиеся в результате проповеди апостолов, и
2. язычники, обратившиеся в результате проповеди апостола Павла.

Естественно, что условия их жизни и быта различались, особенно после апостольского собора 49 года, когда Закон Моисеев — в первую очередь, обрезание, — перестал быть обязательным для выходцев из язычников. Это делало уже невозможным совместную полноценную молитву в иерусалимском Храме или синагоге. После разрушения Храма происходит окончательное размежевание между иудеями и иудео-христианами, укрепившееся после 100 года, когда в синагогальном богослужении появилась антихристианская тематика.

4. ВРЕМЯ ЛИТУРГИЧЕСКОЙ ТРАПЕЗЫ

Христиане, как и иудеи, ежедневно трижды молились в классические «часы молитвы»: рано утром, днём (в девятом часу, т.е. ок. 15:00 по нашему времени), и вечером, когда приносились храмовые жертвы (о еврейском влиянии свидетельствует и Дидахе 8.3, также предписывающая читать молитву «Отче наш» трижды в день).

Из Священного Писания мы знаем, что христиане обычно собирались по воскресеньям, т.е. выделяли первый день недели особо.

В воскресенье, когда мы собрались вместе, чтобы совершить вечерю Господню, Павел беседовал с нами. (Деян. 20:7 СП); В первый день каждой недели каждый из вас пусть отложит дела и сбережёт доход, какой у него есть. (1 Кор. 16:1-4 СП); Я был в духе в деньвоскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний. (Откр. 1:10 Син),

Члены общины могли собираться и в другие дни недели, но это, похоже, была исключительная особенность иерусалимской общины.

И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца (Деян. 2:46 СП); Бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас. (Деян. 20:31).

Что касается времени суток собрания, то для молитвы могли выбрать любое время, а евхаристическая трапеза традиционно совершалась вечером или рано утром.

• На молитву собирались в середине утра: Люди эти не пьяны, как вы думаете, ибо сейчас только девять часов утра (т.е. час третий, Деян. 2:15 СП); во второй половине дня: Однажды Пётр и Иоанн шли вместе в храм в три часа пополудни, в час молитвы (Деян. 3:1 СП); поздно вечером: Павел … намереваясь отплыть на следующий день … говорил до полуночи. (Деян. 20:7 СП).

Это согласуется с упоминанием о том, что ап. Павел наставлял христиан в Ефесе «ночью и днём» (Деян. 20:31).

5. МЕСТО ЛИТУРГИЧЕСКОЙ ТРАПЕЗЫ

Для молитвы и беседы до 70 года христиане в Иерусалиме собирались в ветхозаветном храме, а именно в храмовых дворах (Деян. 2:46, ἱερόν употребляется о всем строении храма, включая дворы и т.д., а ναός употребляется для обозначения святилища); на колоннаде (притворе) Соломона (Деян. 5:12), в зале школы Тиранна (Деян. 19:9).

За пределами Иерусалима христиане могли собраться для слушания и обсуждения Писания всинагогах.

Но чтобы совершить литургию, то есть собраться на ужин в память о Господе, христиане должны были выбрать достаточно просторное помещение, по возможности скрытое от посторонних глаз. Эта собственно литургическая, евхаристическая часть собрания происходила в частных домах, где были подходящие по размеру комнаты:

Каждый день они собирались вместе в храме, а в домах у себя ели все вместе, радостно и щедро делясь друг с другом пищей. (Деян. 2:46 СП)

И каждый день они продолжали проповедовать и возвещать благую весть о том, что Иисус — Христос, и в самом храме, и из дома в дом. (Деян. 5:42 СП)

В день Пятидесятницы все апостолы собрались в одном месте. Вдруг с небес раздался звук, похожий на шум неистового порыва ветра, и наполнил весь дом, где они сидели. (Деян. 2:1–2 СП)

Савл же стал пытаться уничтожить церковь; переходя от дома к дому, он брал под стражу мужчин и женщин и бросал их в темницу. (Деян. 8:3 СП)

Пётр пошёл к дому Марии, матери Иоанна, которого называли также Марком, где собралось и молилось много народа. (Деян. 12:12 СП)

Выйдя из темницы, они пошли домой к Лидии. Увидев там некоторых из братьев, они ободрили их и отправились в путь. (Деян. 16:40 СП)

Пришли к дому Иасона, ища Павла и Силу, чтобы вести их к народу. Не найдя их, они повели Иасона и некоторых других братьев к городским властям. (Деян. 17:4–6 Син)

Приветствуйте Прискиллу и Акилу, сотрудников моих во Христе Иисусе, и домашнюю их церковь. (Рим 16:3–5 Син); Прискилла с Акилой шлют вам тёплые приветствия в Господе, а вместе с ними и церковь, что собирается в их доме. (1 Кор 16:19 СП; см. также Кол 4:15;Флм 2); Кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. (2 Ин 10 Син).

По причине дешевизны и из соображений безопасности часто выбирали скрытые от взглядов прохожих горницы — комнаты на верхних этажах (Деян. 1:13, 20:8, 20-21). Дома могли снимать вскладчину, дома могли принадлежать состоятельным людям, которых зачастую и выбирали в руководителей общин — епископов, отвечавших за хозяйственные дела общины и дисциплину.

Возможно, одна из причин, по которой епископы должны были быть гостеприимными (1 Тим 3:2–5), заключалась в том, что они принимали у себя собрания. Но гостеприимство требовалось и от остальных христиан (ср. Деян. 5:42; 8:3; 20:20; Рим 12:13; 1 Тим 5:10; 2 Тим 3:6-7).

В случае с ранней Иерусалимской церковью, насчитывавшей не менее 5 000 христиан (Деян. 4:4; 6:7), потребовались бы сотни домов для приёма гостей (ср. Деян. 5:42). Тем не менее, даже при наличии такого количества домов, разделённых, возможно, по языковому признаку (Деян. 6:1), важно отметить, что ранние христиане считали себя частью одной церкви; ср. Деян. 6:2; 8:1; 1 Кор 14:23 (?).

Что касается размера, то археологические раскопки домов, принадлежавших богатым людям в римских городах, показывают, что столовые могли вместить около девяти человек (с учётом столов и раскладных диванов), или, возможно, вдвое больше, если присутствующие сидели, а не лежали (как, по-видимому, и было; ср. 1 Кор. 14:30; Иак. 2:2-3); в противном случае, в атриуме римских вилл могло поместиться около сорока или пятидесяти человек.

6. ОСНОВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ПЕРВЫХ ЛИТУРГИЙ

Когда мы говорим, что изначально не было определённого чина или последования литургии, это не значит, что никакой схемы или устойчивых её элементов не было вовсе.

Но перед тем, как определить и перечислить все известные литургические компоненты, сразу стоит отметить, что их упоминание не означает их присутствия во всех церквах-общинах в любое время. Например, тот факт, что в некоторых церквах «ели с лжебратьями» (2 Пет. 2:13; Ин. 12), подразумевает, с одной стороны, что кто-то в кафолической, общепризнанной Церкви (не у раскольников или еретиков!) так иногда делал, но с другой стороны не означает, что все остальные поступали так же.

Некоторые тексты подразумевают свободу и спонтанность во время раннехристианских собраний:

Когда вы собираетесь вместе и у каждого из вас есть или псалом, или есть наставление, или откровение, или слово на языках, или толкование сказанного на языке, то пусть всё это будет для назидания церкви. (1 Кор. 14:26 НРП);

Если кто-либо из вас страдает — пусть молится. Кто-то счастлив? Пусть поёт хвалебные песни… Поэтому признавайтесь друг перед другом в ваших грехах и молитесь друг за друга, чтобы получить исцеление. Усиленная молитва праведного может многое. (Иак. 5:13-16 НРП).

Тем не менее,

сам греко-римский пир предлагает широкую макроструктуру для относительной упорядоченности, по крайней мере, некоторых литургических компонентов… есть основания полагать, что некоторые компоненты использовались более регулярно чем другие в силу того, что первые были неотъемлемыми компонентами (еженедельных) раннехристианских собраний, в то время как вторые были более спорадическими и зависели от внешних факторов для необходимости их употребления.

Поскольку первая часть греко-римского пира, а значит, и раннехристианского собрания, была собственно трапеза — вкушение пищи, рассмотрим литургические компоненты, связанные с общением за столом и Евхаристической трапезой.

Когда христиане входили в дом или расставались, то они приветствовали друг друга, говоря: «χαίρε» т.е., «радуйся», и подтверждали это приветствие поцелуем. В приветствии и, соответственно, в поцелуе могло быть отказано.

Кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его (дословно: χαίρειν αὐτῷ μὴ λέγετε· — «Радуйся» ему не говорите). Ибо приветствующий его (дословно: ὁ λέγων γὰρ αὐτῷ χαίρειν — ведь говорящий ему: «Радуйся») участвует (κοινωνεῖ — приобщается) в злых делах его. (2 Иоанна 1:10–11 Гр/Син)

В общей сложности Мессмер выявил двенадцать различных литургических компонентов, семь из которых были определены как регулярные, четыре — как эпизодические и один — как частично регулярный и частично эпизодический. Исходя из греко-римской обстановки пира, на котором собирались ранние христиане, четыре литургических компонента имели место во время трапезы (в центре которой было общение за столом и Евхаристия), а восемь литургических компонентов — во время симпозиума (в центре которого было устное общение). Это число можно увеличить до четырнадцати, если включить эпизодические обряды — омовение ног и помазание елеем, и до пятнадцати, если включить крещение на «крещальной» литургии.

Вкратце, можно реконструировать раннехристианское собрание, ориентированное на пир, следующим образом:

1. после приветствия друг друга поцелуем решались такие общинные вопросы, как
2. церковная дисциплина (допуск или недопуск к участию в собрании),
3. публичные приветствия,
4. знакомство и приём гостей, если это было необходимо.

После этого совершалась

5. евхаристическая трапеза, в которой хлеб и вино играли центральную роль. Однако Рим. 14:2-3, 14-23; 1 Кор. 8; 10:25-26 дают основание предположить, что в пищу употреблялись и другие продукты, такие как мясо и овощи, а Рим. 14:21; 1 Тим. 5:23 свидетельствуют о том, что некоторые христиане из язычников не решались есть мясо и пить вино как обычный элемент языческих трапез.

После евхаристической трапезы следовало

6. чтение текста, а затем
7. проповедь и
8. учение.

После этого могли происходить различные события, такие как

9. пневматические переживания (особое ощущение сошествия Святого Духа) говорение на иных языках и спонтанные исцеления, пение,

• молитвы,
• назначения и объявления,
• сбор и распределение товаров и денег диаконами.

Возможно, собрание заканчивалось общим пением или поцелуем расставания.

Всё это делает евхаристические трапезы первого века совершенно неформализованным действием, не чином или ритуалом, а живым общением людей, действующих в определённых рамках, но совершенно далёких от «совершения величественного богослужения» средневековья.

7. СОВЕРШИТЕЛИ ЕВХАРИСТИИ

Самые ранние свидетельства указывают на то, что возглавляли евхаристическую трапезу те, кто обладал властью и ответственностью в общине в целом. Как и на греко-римской (в том числе иудейской) трапезе, на христианских ужинах-литургиях ожидался порядок и руководство определённого рода. Описания Христа и апостолов, возглавляющих молитву во время трапезы, убедительно свидетельствуют о том, что христиане и далее делегировали эту роль руководителю общины (см. 1 Кор. 11:23-25; Марк 6:2; Лука 24:30; Деян. 27:34-36.

Председателями на литургии могли быть

• Епископы, т.е. блюстители, хранители;
• Пресвитеры, т.е. старейшины;
• Пророки, т.е. странствующие проповедники.

В тексте Нового Завета находим пять упоминаний слова епископ (греч. ἐπίσκοπος) либо в переводной форме «блюститель», либо без перевода:

Внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святой поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрёл Себе Кровью Своею. (Деян. 20:28 Син)

Павел и Тимофей, рабы Иисуса Христа, всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах, с епископами и диаконами. (Фил. 1:1 Син)

Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен, честен, страннолюбив, учителен, не пьяница, не бийца, не сварлив, не корыстолюбив, но тих, миролюбив, не сребролюбив, хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью. (1Тим. 3:2 Син)

Епископ должен быть непорочен, как Божий домостроитель, не дерзок, не гневлив, не пьяница, не бийца, не корыстолюбец, но страннолюбив, любящий добро, целомудрен, справедлив, благочестив, воздержан, держащийся истинного слова, согласного с учением, чтобы он был силен и наставлять в здравом учении и противящихся обличать. (Тит. 1:7 Син)

Вы были, как овцы блуждающие (не имея пастыря), но возвратились ныне к Пастырю и Блюстителю душ ваших. (1Пет. 2:2 Син)

Самое раннее подтверждение этого содержится в Дидахе, где говорится о епископах и диаконах (глава 15) и указывается, что странствующий пророк мог молиться на Евхаристии экспромтом (10.7).

Кого выбирали епископом? Как правило, это были владельцы вместительных домов, которые приглашали к себе собратьев-христиан на воскресный обед. Естественно, они могли ожидать, что будут председательствовать на трапезе.

Это позволяет предположить наличие трёх групп потенциальных лидеров на трапезе: 1) назначенные должностные лица общины (пресвитеры), 2) обладающие «харизматическим» авторитетом (пророки), 3) и те, чей статус и привилегии отражались в их роли хозяев и покровителей (епископы)[1].

Дальнейшее развитие этой тенденции мы находим уже в свидетельствах последующих веков.

8. ПРЕЛОМЛЕНИЕ ХЛЕБА, ВИНО И ВОДА

Фраза «преломление хлеба» включена в краткое изложение особенностей жизни первой христианской общины в Иерусалиме в Деяниях 2:42, и за ней следует аналогичное упоминание в 2:46: «И день за днём единодушно пребывая в храме и преломляя хлеб в домах своих, принимали пищу с радостью и чистосердечием». Позже в книге Павел говорит, что собрался с христианской общиной в Троаде в первый день недели, «чтобы преломить хлеб» (Деян. 20:7, 11), и, наконец, в Деян. 27:33-36, во время морского путешествия, когда корабельная компания не ела несколько дней, Павел берёт хлеб, благодарит Бога, преломляет его и ест, побуждая остальных тоже поесть. К этим примерам следует добавить Луки 24:30-35, где говорится, что Иисус был известен двум ученикам в Эммаусе «при преломлении хлеба».

Эти отрывки вызвали долгие споры между учёными о значении фразы. Одни утверждают, что это стандартное еврейское выражение для обозначения любой трапезы, другие настаивают, что оно относится только к ритуалу благословения хлеба в начале и не должно рассматриваться как сокращение для обозначения всей трапезы. Таким образом, существует не только различие во мнениях относительно того, должно ли было в таких случаях употребляться вино, но и глубокое разделение между теми, кто считает, что имелась в виду форма евхаристии, отделённой от обычной трапезы, и теми, кто считает, что речь идёт просто об обычной трапезе, особенно в свете Деяний 27:33-36, где Павел ест на корабле с теми, кто не был членом христианской общины. Суждения по этому вопросу во многом зависят от того, могли ли учёные представить себе Евхаристию без вина и считали ли они, что причастие и основная трапеза должны были отличаться друг от друга в очень ранние времена.

Но не только маловероятно, что самые ранние христиане могли осознать различие между Евхаристией и обычной трапезой, но и разделение хлебного ритуала и полноценной трапезы в данном контексте кажется неверным.

Как мы уже говорили, среди бедняков — а христианская община в Иерусалиме постоянно описывается как обедневшая — хлеб должен был быть основным, если не единственным, ингредиентом большинства блюд. Поэтому христианская трапеза, состоящая в основном из хлеба, вполне может быть адекватно описана ритуалом её открытия: в этом случае преломление хлеба действительно было трапезой. Эти мероприятия должны были не только утолить голод участников общины, но и, несомненно, вспомнить Иисуса, с которым ученики регулярно разделяли такие трапезы при его жизни, и с нетерпением ожидать воссоединения с Ним, когда Он снова придёт во Славе.

Очевидное отсутствие вина на этих мероприятиях могло быть продиктовано фактором бедности, но также оно могло быть результатом желания избежать бывшими язычниками употребления элементов, ассоциирующихся с языческими жертвоприношениями: мяса и вина. В Послании к Римлянам Павел повторяет наставление, которое он уже давал в 1-м Послании к Коринфянам 8:10-13, о том, что те, кто ест мясо, должны быть осторожны, чтобы их действия не привели к преткновению других, потому что мясо было формой жертвоприношения в языческом богослужении, но здесь он упоминает не только мясо, но и вино как возможную причину преткновения (Рим. 14:13-21).

Лучше не есть мяса, не пить вина и не делать ничего такого, отчего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает.

Вино упоминается потому, что в древнем мире было социально немыслимо пить вино без возлияния богам, по крайней мере на пирах, если не в целом. Кроме того, совет в 1 Тим. 5:23 не пить воду, но принимать немного вина «ради желудка твоего и частых твоих недугов» может показаться простым медицинским советом, но за ним, похоже, скрывается традиция воздержания некоторых верующих.

Использование в евхаристии воды, а не вина, по-видимому, продолжалось в некоторых христианских традициях на протяжении нескольких веков. Макгоуэн собрал достаточно свидетельств о евхаристии «хлеба и воды» из источников второго и третьего веков, чтобы нелегко было отбросить их как практику нескольких девиантных групп. В одних случаях, очевидно, речь идёт о еретических движениях аквариев, а в других — о тех, кто к ним не принадлежал. Самое ясное свидетельство об «ортодоксальном» использовании воды принадлежит Киприану, епископу Карфагена в Северной Африке с 249 по 258 год. Он признает, что, хотя «очень многие епископы… хранят образец истины Евангелия и предания Господня», есть «некоторые, по невежеству или наивности», которые предлагают воду, а не вино в своих евхаристических торжествах (Ep. 63.1). Очевидно, это не какое-то недавнее отклонение от общепринятой нормы, потому что позже он описывает это как «обычай некоторых людей, которые в прошлом [in praeteritum] считали, что в чаше Господней должна предлагаться только вода» (63.14), и подробно доказывает, что вино, смешанное с водой, — это то, чего требует «предание Господне».

9. ДИДАХЕ — ПЕРВОЕ ПИСЬМЕННОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О ЕВХАРИСТИИ

Важные сведения о раннехристианской практике приёма пищи содержатся в документе, который большинство ученых считают современным многим новозаветным книгам, — Дидахе, или Учении двенадцати апостолов. В главах 9 и 10 даются указания о том, как проводить трапезу:

9.1 Что касается благодарения [евхаристии], то благодарите так:

2 Во-первых, о чаше:

Благодарим Тебя, Отче наш, за святую лозу Давида, раба Твоего,³⁴ которую Ты явил нам через Иисуса, раба Твоего; слава Тебе во веки веков.

3 О преломлении хлеба: ³⁵

Благодарим Тебя, Отче наш, за жизнь и знание, которые Ты явил нам через Иисуса, Раба Твоего; слава Тебе во веки веков.

4 Как преломлённый хлеб сей был рассеян по горам и, будучи собран, сделался один, так да соберётся Церковь Твоя от концов земли в Царствие Твое, ибо Твоя есть слава и силу через Иисуса Христа во веки веков.

5 Никто да не ест и не пьёт от Евхаристии вашей, кроме крещённых во имя Господне. Ибо и об этом сказал Господь: «Не давайте святыни псам». «

10.1 После того, как вы насытились, благодарите так:

2 Благодарим Тебя, Отче святый, за святое имя Твоё, которое Ты запечатлел в сердцах наших, и за знание, и веру, и бессмертие, которые Ты дал нам через Иисуса, раба Твоего; слава Тебе во веки веков.

3 Ты, Всемогущий Владыка, сотворил все ради Имени Твоего и дал людям пищу и питье для наслаждения, чтобы они благодарили Тебя; нам же Ты даровал духовную пищу и питие, и жизнь вечную через Иисуса, раба Твоего.

4 Прежде всего мы благодарим Тебя, ибо Ты могуществен; слава Тебе во веки веков. Аминь.

5 Помяни, Господи, Церковь Твою, избавь ее от всякого зла и усоверши ее в любви Твоей, и собери ее от четырёх ветров, освящённую, в Царство Твоё, которое Ты уготовал ей; ибо Твоё есть владычество и слава во веки веков. Аминь.

6 Да придет благодать, и да прейдёт мир сей. Аминь.

Осанна Богу Давидову.

Если кто свят, пусть придет; если кто не свят, пусть покается. Марана тха.³⁶ Аминь.

7 Но позвольте пророкам благодарить столько, сколько они пожелают.

Многие учёные пытались интерпретировать эти молитвы как сознательную переработку еврейской биркат ха-мазон, но в свете современных еврейских исследований о том, когда именно выкристаллизовалась эта молитва, лучше понимать оба текста как параллельное развитие общей традиции. Поскольку молитвы в Дидахе не содержат повествования о Тайной вечере или каких-либо упоминаний о смерти Иисуса или его теле и крови, а только о «духовной пище и питье», и не похожи на более поздние евхаристические обряды, многие ранние учёные отрицали, что то, что здесь подразумевалось, было Евхаристией, и предлагали другие объяснения. Однако в последнее время все большее распространение получает мнение, что это была одна из форм раннехристианской трапезы, из которой развилась более поздняя Евхаристия.

Основной акцент в трапезе делается на воспоминании и благодарении за откровение, принесённое Иисусом, и на прошении об окончательном собрании церкви в Божье Царство. Следует также отметить, что тексты не были обязательными: те, кто имел дар пророческого изречения, могли усиливать их по своему усмотрению (10.7). Хотя содержимое «чаши» не указано (как это часто бывает в раннехристианских писаниях), похоже, что в данном случае используется вино, поскольку в 9.2 упоминается «святая лоза Давида». В отличие от стандартного греко-римского симпозиума или повествования о Тайной вечере, благословение на вино произносится вместе с благословением на хлеб в начале трапезы, а не в конце. Однако в иудейском контексте это не было чем-то необычным: как мы уже отмечали выше, такая практика существовала и в Кумране, и даже сама Мишна́ предусматривает возможность произнесения благословения над вином перед трапезой, что освобождает от обязанности произносить благословение над вином после еды.

В христианской трапезной практике это также не было чем-то необычным. Последовательность благословения чаши и хлеба перед едой могла быть привычной для ап. Павла. Хотя в 1-м Послании к Коринфянам 11:23-25 он рассказывает о Тайной вечере, где чаша следует за едой, ранее в послании, обсуждая вопрос о поедании мяса, принесённого в жертву идолам, Павел апеллирует к евхаристической практике коринфян и задаёт риторический вопрос: «Чаша благословения, которую мы благословляем, не есть ли участие в крови Христовой? Хлеб, который мы преломляем, не есть ли это участие в теле Христовом? Потому что хлеб один, и мы, многие, одно тело, ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор 10:16-17). Хотя почти все комментаторы Нового Завета традиционно отвергают это очевидное отклонение от «нормального» порядка «хлеб — чаша» как просто риторический приём, Энрико Мацца убедительно доказывает, что эта последовательность отражает реальную практику трапезы в Коринфе и даже отражает использование трёхкратной схемы молитвы во время трапезы, подобной той, что встречается в Дидахе 9: благодарение над чашей, благодарение над хлебом и молитва о единстве, связанная с темой хлеба, хотя в Дидахе речь идёт об эсхатологическом единстве Церкви, а у Павла — о единстве собрания, разделяющего евхаристический хлеб.

Павел — не единственное возможное дополнительное свидетельство христианской трапезы, в которой благословение чаши и хлеба было в самом начале. В дополнение к цитате Иринея (епископа Лиона в последней четверти II века) из фрагментарных трудов Папия (епископа Иераполя в Малой Азии в начале II века), которая может быть намёком на практику благословения чаши перед благословением хлеба, на которую обратил внимание Макгоуэн. Есть признаки чего-то подобного в несколько более позднем церковном документе, известном как Апостольское Предание:

Он должен благодарить [за] чашу и раздать (частицы??) всем верующим. И поскольку верующие, которые там находятся, едят ужин, они должны взять немного хлеба из рук епископа, прежде чем преломить свой собственный хлеб…. Надлежит, чтобы каждый, прежде чем вкусить и выпить что-либо, взял чашу и воздал за нее благодарение, и пил, и ел, потому что он чист. Катехуменам же пусть даётся благословлённый хлеб и пусть каждый предлагает им чашу. [Но] пусть катехумены не сидят на трапезе Господней.⁴³

Хотя в таком виде материал выглядит несколько противоречивым и может представлять собой слияние двух традиций, так что неясно, разделяют ли участники общую чашу или произносят благословения по отдельности, похоже, что благословение над чашей происходит в начале трапезы перед благословением над хлебом, как и в Дидахе. Точно так же некрещёные катехумены могли присутствовать на трапезе и питаться благословенным хлебом (вместо того, за который было произнесено благодарение), а также иметь собственные сосуды для питья вместо общей чаши, подобно тому, как некрещёным в Дидахе не разрешалось есть за одним столом, поскольку они ещё не были чисты, и их удаляли из собрания до начала евхаристического действа.

В других частях текста даются указания о том, что ужины устраиваются в пользу бедных, и что им приносят пожертвования, чтобы они могли забрать их домой (28.3, 30A) — обычаи, которые, как мы уже отмечали, были распространены в окружающей культуре и являлись особенностью раннехристианской жизни. Как и иудейские терапевты, присутствующие на ужине должны в тишине слушать речь главы (28.4).

10. ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЧЕРЯ — ПАУЛИНСКАЯ И ИОАННИТСКАЯ ТРАДИЦИИ

Обычно предполагают, что Иисус оставил своим ученикам точные инструкции о том, что они должны говорить и делать, продолжая практику, установленную им на Тайной вечере, и поэтому, сравнивая древние литургии друг с другом, можно обнаружить в них все основные элементы, восходящие к апостольским временам, из того, что было общим для них. Это никогда не было лёгкой задачей, поскольку древние обряды сильно отличались друг от друга, и поддерживать этот тезис становилось все труднее по мере того, как в конце XIX и начале XX веков появлялось все больше свидетельств о ранних евхаристических практиках. Очевидно, что никогда не существовало единого апостольского архетипа, от которого произошли более поздние евхаристические обряды, и особенно их молитвы. Некоторые учёные решали эту проблему, признавая, что могло существовать две или более различных традиций, другие — отрицая, что некоторые примитивные тексты, особенно Дидахе, вообще являются подлинными евхаристическими обрядами, а третьи — комбинируя обе линии аргументации.

Англиканский учёный-бенедиктинец Грегори Дикс в своей объёмной работе «Форма литургии», впервые опубликованной в 1945 году, позволил традиционной теории о едином происхождении всех позднейших основных евхаристических практик сохраниться, хотя и в изменённой форме. Он утверждал, что то, что восходит к Тайной вечере, было не формой молитвы как таковой, а образцом ритуального действия, которому неукоснительно следовали последующие поколения христиан: новозаветные рассказы об этой вечере в том виде, в каком они существуют в принятом тексте, представляют нам то, что можно назвать «схемой семи действий» начатого тогда обряда.

Сегодня теория Дикса интересна лишь в целом, но в деталях оспаривается многими учёными не только за то, что он слишком тесно связывает происхождение Евхаристии с Тайной Вечерей, но и потому, что не все ранние евхаристические трапезы имели либо семикратную, либо четырёхкратную форму. Как мы убедились, для правильного понимания истоков христианской евхаристической практики Тайную вечерю необходимо рассматривать в более широком контексте как обычных трапез, характерных для культуры того времени, так и других трапез, которые Иисус и его первые последователи, по-видимому, разделяли, включая чудесное насыщение больших собраний народа.

Важно также отметить, что, как и в Дидахе, далеко не все другие ранние упоминания о христианских трапезах связывают их с Его высказываниями о том, что хлеб и чаша — это Его тело (или плоть) и кровь, и что даже те из них, которые делают это, в большинстве не содержат прямых ссылок на Тайную вечерю и рассматривают евхаристические элементы как живительные и духовно питающие, а не в жертвенном смысле. По форме порядок трапезы в Дидахе контрастируют с греко-римской трапезой и даже Тайной вечерей, но может быть сопоставим с кумранской трапезой.

Обращает на себя внимание то, что четвёртое Евангелие, по любой хронологии написанное значительно после синоптических евангелий и посланий, говоря о Тайной вечере совершенно молчит об установлении таинства причащения. Но при этом довольно большой отрывок 6 главы этого Евангелия посвящён символике причащения при описании значительно более ранних событий — после чудесного насыщения пяти тысяч, а не к Тайной вечере или Его смерти, и поэтому говорит о нём в первую очередь в терминологии жизни и питания: «Хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и даёт жизнь миру… Я есмь хлеб жизни; кто приходит ко Мне, тот не будет голодать, и кто верует в Меня, тот никогда не будет жаждать. Я хлеб живой, сошедший с небес; если кто будет есть от хлеба сего, тот будет жить вовек… истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие» (Ин.6: 33, 35, 51, 53-55).

Это противоречие объясняется тем, что в разных христианских общинах первые полтора-два века были почитаемы разные книги, в каждой общине были свои обычаи.

Современные исследователи выделяют два вида евхаристического богословия: «иоаннитское», идущее от проповеди Иоанна Богослова, и «паулинское», идущее от апостола Павла.

Ассоциация с Тайной вечерей, которую проводят Павел и авторы Синоптических Евангелий, не получала широкого распространения в течение некоторого времени в «иоаннитских» общинах Сирии и Малой Азии. Это, в свою очередь, объясняет, почему христианские трапезы более века не имели никакого сходства с Тайной вечерей и были еженедельными, а не ежегодными, (что естественным образом следовало бы из характера празднования Песаха-Пасхи у иудеев), а их совершение не было связано с днём недели, в который, по преданию, происходила эта вечеря.

В иоаннитской традиции плоть и кровь — это символ человека во всей его полноте. Когда Христос протягивает ученикам хлеб и говорит, что это Его Плоть и Кровь, Он имеет в виду истинное причастие Себе, и участие через это в пиру Царства Небесного. Технически на первых порах в иоаннитских общинах Сирии и Малой Азии причастием могла быть любая еда, например, хлеб плюс рыба, молоко и мёд, и даже просто хлеб без вина. В паулинской традиции — хлеб и вино (или вода для тех, кто не употреблял вина), предложенные на Тайной вечере, являются жертвенными Телом и Кровью Христа, излитой ради нашего спасения. Эти традиции к четвёртому веку уже довольно тесно переплелись, и мы видим в современной Литургии отголоски и той, и другой традиции.

Даже в синоптических рассказах о Тайной вечере есть признаки того, что слова над хлебом и чашей были привиты к более ранней версии повествования о последней пасхальной трапезе, частью которой они не являлись и которая ранее была сосредоточена на разговоре о предательстве и эсхатологическом изречении «Я не буду пить от плода виноградного». Подсказкой к тому, что слова о хлебе и чаше могут быть вставкой, служит повторение слов «когда они ели» (ст. 18 и 22) в Евангелии от Марка 14, а также то, что чаша была выпита до того, как были сказаны толковательные слова о ней (впоследствии изменённые в версии Матфея с повествования «все пили из неё» на повеление «Пейте из неё все»; Мф 26:27). Если толковательные изречения заключить в скобки, как здесь, то останется вполне понятное повествование:

17 И когда настал вечер, он пришёл с двенадцатью. 18 И когда они сидели за столом и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня… Он же сказал им: это один из двенадцати, тот, кто макает хлеб в одно блюдо со Мною. 21 Ибо Сын Человеческий идёт, как написано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предан! Лучше было бы тому человеку, если бы он не родился». [22 И когда они ели, Он взял хлеб, и благословил, и преломил, и подал им, и сказал: примите, сие есть Тело Моё.] 23 И взял чашу, и, возблагодарив, подал им, и все пили из неё. 24 И сказал им: «Сие есть Кровь Моя завета, за многих изливаемая». 25 Истинно говорю вам: не буду больше пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить его заново в Царстве Божием».

Нечто подобное находим и в рассказе о пасхальной трапезе в Евангелии от Луки 22, который, хотя и имеет другой порядок, следует аналогичной линии, фокусируясь на эсхатологической теме и разговоре о предательстве. Существуют как более короткие, так и более длинные рукописные традиции текста, и более длинные обозначены здесь курсивом:

17 И взял чашу и, воздав благодарение, сказал: примите и разделите между собою; 18 ибо сказываю вам, что отныне не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие.» [19 И, взяв хлеб, и возблагодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Моё, которое за вас предаётся. Сие творите в Моё воспоминание.20 И чашу после вечери, говоря: сия чаша, за вас изливаемая, есть новый завет в Моей крови]. 21 Но вот рука предающего Меня лежит со Мною на столе. Ибо Сын Человеческий идёт, как было определено; но горе тому человеку, которым Он предан». 22 И начали они спрашивать друг друга, кто из них сделает это.

Можно усомниться в том, что более длинная версия была частью ранней формы текста, не только потому, что далее упоминаются две чаши — до и после ужина (ст. 17 и 20), но и потому, что в стихе 18 Иисус заявляет о том, что больше не будет пить плоды виноградной лозы, а в стихе 20 говорит о том, что будет пить. Но если более короткая версия является первоначальной, а более длинная — расширенной поздней рукой, что кажется более вероятным, то легко понять, как евангелист, прочитав впоследствии Евангелие от Марка, мог счесть необходимым добавить в свой рассказ слова о хлебе, но не о чаше, либо потому, что у него уже была ссылка на чашу, либо, что более вероятно, потому, что он сам был знаком с христианской традицией трапезы, которая включала только «преломление хлеба», о чем свидетельствует использование им этого выражения на протяжении Луки и Деяний.

Таким образом, версия Тайной вечери в евхаристических изречениях Иисуса, возможно, была не настолько доминирующей в христианстве первого века, а Павел в 1-м послании к Коринфянам 11, возможно, даже был родоначальником традиции связывать изречения Иисуса о том, что хлеб и чаша являются Его Телом и Кровью, с Тайной вечерей и, следовательно, давать им жертвенное толкование, которое позже было воспринято в Евангелии от Марка, а через него — в Евангелии от Матфея и Луки. Он, безусловно, является первым свидетелем того, что христианская трапеза является воспоминанием о страданиях Христа: «едя хлеб сей и пия чашу сию, вы возвещаете смерть Господа, доколе Он придёт» (1 Кор 11:26). Павел утверждает, что все это он «получил от Господа» (1 Кор 11:23), но это также является частью его более широкого понимания христианской трапезы как в некотором смысле жертвы причастия наподобие мирной жертвы в древнем храме:

Чаша благословения, которую мы благословляем, не есть ли это участие в крови Христа? Хлеб, который мы преломляем, не есть ли это участие в теле Христовом? Поскольку хлеб один, то и мы, которых много, одно тело, ибо все мы причащаемся одного хлеба. Рассмотрим Израиль по плоти: разве те, кто ест жертвы, не участвуют в жертвеннике? … Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую. Не можете причаститься стола Господня и стола бесовского». (1 Кор 10:16-18, 21)

Хотя, как мы увидим, концепция жертвоприношения стала играть все более значительную роль в толковании Евхаристии среди христиан, идея евхаристии как совместной трапезы вскоре исчезла, в результате чего в последующие века необходимость причащения перестала рассматриваться как существенная часть обряда.

11. ЧИТАЛИ ЛИ ХРИСТИАНЕ СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ?

Сама постановка вопроса кажется неуместной, но не всё так просто.

До конца второго века книг Нового Завета в общем употреблении ещё не было, а Ветхий не был распространён среди христиан из язычников настолько, что понадобились значительные усилия проповедников, чтобы связать оба Завета воедино.

Как мы уже говорили, Ветхий Завет читался в синагогах до 70 года, потом его стали читать и толковать и на евхаристических собраниях, преимущественно среди христиан из иудеев.

А что же с Новым? А его в виде книги ещё не было совсем. Как напоминает нам один из виднейших библеистов современности Юрген Ролофф, Благая весть передавалась устно, очевидцами и их учениками. Использовались для проповеди разрозненные записи — ло́гии, т.е. слова Иисуса. Они составляли ненайденный «источник Q», который предположительно послужил материалом для написания трёх синоптических евангелий. Привычное нам Евангелие, как список разрозненных книг и посланий, появляется только в конце II века, и эти книги стали общепризнанными тоже не сразу.

Процесс собирания раннехристианских Писаний, который должен был завершиться новозаветным каноном, протекал отнюдь не единообразно. Это было связано с тем, что разные Писания имели и различные степени известности и влияния. Что касается посланий Павла, то ими уже при жизни апостола обменивались общины, основанные им и находящиеся под влия­нием его богословия. Вскоре возникли собрания посланий Павла. Можно с уверенностью говорить о том, что в Малой Азии уже в начале II в. существовало такое собрание, включавшее предположительно десять посланий и предполагавшееся известным другим христианским авторам (2 Петр 3:15 сл.).

Четыре Евангелия получили повсеместное распространение на полстолетия позже. Данный факт вовсе не противоречит тому, что традиция об Иисусе имела огромное значение, напротив, он из этого вытекает. Дело в том, что ещё и в течение II в. долгое время сохранялся живой поток устного предания об Иисусе. На­ряду с ним существовали различные письменные сборники слов Иисуса и сообщения о Нём, служившие для наставления и пропо­веди. Они служили некоторым сопровождением устных преданий и отчасти гарантировали их истинность. Знание отдельных евангельских Писаний распространилось в широком кругу христиан­ских общин, видимо, только в первые десятилетия II в.

Распределение Писаний по порядку их возникновения даёт следующую картину:

• Подлинные Послания Павла (ок. 50 — 60 гг.)
• Евангелие от Марка (ок. 70 г.)
• Евангелие от Матфея (ок. 80 г.)
• Евангелие от Луки, Деяния апостолов (ок. 90 г.)
• Евангелие от Иоанна, Послания Иоанна (ок. 90 — 100 гг.)
• Послание к Евреям; Откровение Иоанна; I послание Петра (ок. 90 г.)
• Послания, приписываемые Павлу; Послание Иакова (ок. 100 г.)
• II послание Петра (ок. 130 г.)

Бросается в глаза то, что основное число произведений возникло между 90-м и 100 гг. Если принимать длительность одного поколения той эпохи за 30 лет, то первым христианским поколением нужно считать время до 60 г., второе — до 90 г., третье (то есть поколение внуков) — до 120 г. Эта ситуация совсем не случайна: поколение внуков нужда­лось в том, чтобы сделать предание более достоверным. В то же время встал вопрос о преемственности традиции. В начале пре­дание было, вне всякого сомнения, устным, в течение некоторо­го времени этот поток живого устного предания ещё сохранялся и использовался наряду с письменными документами. Но теперь возникла угроза, что он иссякнет, чем и объясняется усиление тенденции к записи предания в третьем поколении.

Итак, в наш период — в I веке, книг Нового Завета ещё не было, а христиане руководствовались устной проповедью апостолов и их учеников. А это значит, что какие-то идеи и настроения в одних общинах были сильнее, а какие-то слабее, и единого авторитета, на который можно было бы равняться в богослужении и выручении, ещё не было. Это объясняет различия в «иоаннитской» и «паулинской» общинах.

12. ЦЕРКОВНЫЕ ОДЕЖДЫ

Сегодня нам трудно представить себе православного священнослужителя, который совершал бы богослужения не облачённым в ризы, облачения — т.е. особого покроя одеяния,украшенные христианской символикой, одеваемые только во время богослужения,пошитые, как правило, из дорогой и/или украшенной вышивкой ткани. Нам кажется, что так было всегда, ну, может быть, только ткани были попроще, без «цыганской» позолоты, покрой одеяний был другой, более архаичный, как на картинах Васнецова, но суть-то была той же.

Но нет, изначально именно суть отношения к одежде была иной: до определённой поры священнослужители принципиально отказывались отличаться от своей паствы внешне ни в быту, ни во время молитвенных собраний-богослужений, а отдельные примеры украшений в одежде трактовались как властолюбие и тщеславие, вызывали удивление и порицались.

В первую очередь, это было связано с тем, что все христиане — и мужчины, и женщины, — названы апостолом Петром «царственным священством» (см. 1 Пет. 2:9). И отсюда следует, что жертва, которую теперь должны приносить новые священники Нового Завета, это жертва хваления. Эта мирная жертва не требовала особых жрецов, а, соответственно, и одежд, отличавших христиан друг от друга. Приносившие от лица всей общины жертву хваления апостолы, епископы, пресвитеры, пророки лишь председательствовали на евхаристическом собрании и управляли делами общины, пользуясь безусловным уважением и почитанием остальных, но, по сути, ничем от остальных не отличались, не составляли (как минимум до середины II века) особой «касты священства», потому что священник существует лишь ради принесения жертвы, а единственно значимую для христианина жертву уже раз и навсегда принёс Христос, позволив людям Себя убить.

Лишь с середины II века становится заметной граница между священниками и мирянами. Появляется «священство внутри священства», символически оправдываемое ветхозаветными обычаями. Христианские писатели начинают искусственно связывать обычаи христиан с обрядами иудейского Храма, что уже в первой половине IV века упрощает замену христианством языческой государственной религии, после чего пресвитеры называются священниками, а дома молитвы святилищами и храмами до сего дня. С IV века миряне, не желая поддерживать высокий уровень личной христианской жизни, сами охотно отдают выполнение многих своих обязанностей (в том числе и регулярное причащение на каждой литургии) «профессиональным верующим» — монахам и священнослужителям. А с VII века это разделение приводит к появлению особых одеяний, недоступных мирянам в принципе.

«Но может облачения христианских священников происходят от одежд священников ветхозаветного Иерусалимского Храма?»

И снова нет. Ведь ни Христос, ни апостолы не были священниками древнего Храма и поэтому никогда не носили, и не имели права носить соответствующих ритуальных одежд. Поэтому и «передать» их «по преемству» никому не могли. Только четыре столетия после Распятия и Воскресения христиане стали символически и умозрительно сравнивать свои одеяния с ветхозаветными, тем более что к тому времени все уже основательно призабыли, как именно выглядели те самые одежды в деталях.

«Тогда, может, богослужебные одеяния берут своё происхождение от одежд Христа? Может это отголоски одеяний Древней Иудеи?»

Но, во-первых, все (!) дошедшие до нас древние изображения Христа представляют Его нам не в иудейских одеждах, а в классических римских. По той простой причине, что иконы писались по образцам греко-римского изобразительного искусства того времени, привычным для христиан из язычников, а в самом Израиле был запрет на изображения человека. А во-вторых, крайне странным было бы для христиан из язычников, которых к концу первого века было явное большинство, подражать одеждам иудеев, с которыми они всё отчётливее расходились во всех сферах жизни вплоть до открытой вражды. Жители Римской империи, не подчёркивающие своей национальной обособленности, носили традиционную для всех одежду.

Древние греки как верхнюю одежду носили плащи-гима́тии, которые римляне называли «паллий». Римские писатели высмеивали греков, и существовало ироническое противопоставление прагматичных и не склонных к умозрениям тога́ти-римлян умозрительным паллиа́ти-грекам. Но как часто это бывает, спустя несколько столетий римляне сами приняли то, над чем смеялись. Со второго века римская знать всё реже надевает тоги в качестве повседневной одежды, а высшие классы переняли костюм, по-видимому, ионийского происхождения, состоящий из

• сублига́кула (лат. subligaculum) — своего рода набедренной повязки из кожи. На одной из сторон она закреплялась завязками, другая сторона была сшита. По своей форме сублигакул походил на современные трусы. Его носили как мужчины, так и женщины;
• линеи — рубашки с узкими рукавами, закрывавшей всё тело от шеи до ног (изначально шерстяные; линею из льна стали носить с IV века);
• доходящей до колен туни́ки или коло́биума с короткими узкими рукавами.

«Примерно в VI веке длинная туника альба вышла из моды в гражданской жизни, но сохранилась в церковных службах и превратилась в различные формы литургической альбы, восточного стихаря-подризника»;

• в официальных случаях и на улице как мужчины, так и женщины носили поверх туники пе́нулу (её разновидности также назывались планетой, казулой, лацерной) — большой круглый плащ с отверстием в центре, через которое можно было продеть голову, который спадал складками на плечи и руки и драпировал всё тело до колен.
• сандалии.

Из этих одежд в течение столетий и появились богослужебные одеяния. И, как и в случае с другими церковными обычаями, например, каждением, этому способствовали не богословские соображения, а общественные изменения.

Формальное разделение между видами одежды священников и мирян началось с VI века, когда светское население Рима стало выбирать узкое, обтягивающее одеяние по примеру германцев. Римский костюм остался лишь у немногочисленных государственных чиновников и представителей знатных сословий, (да и то до VII века), и у служителей Церкви, которая по-прежнему продолжала употреблять своё должностное римское платье и запрещала клирикам пользоваться «варварским» одеянием не только при богослужении, но и в частной жизни. Итак, специальных литургических одежд, отличающихся по своей внешней форме от светских, мирских одежд, не существовало по крайней мере до VII столетия, а в некоторых случаях даже до IX века, как в случае с византийским омофором.

13. РЕЗЮМЕ

1. Современная наука меняет наше представление о происхождении Евхаристии в контексте трапезных обычаев древнего мира.
2. Иудейские и раннехристианские обычаи приёма пищи, в общем, следовали обычаям окружающей греко-римской культуры, но с заметными изменениями, возможно, связанными с кумранскими и подобными им обычаями, ставящими в начало собраний многих общин пение и чтение с проповедью, а трапезу и благословение чаши, помещающее в конец.
3. Первые совместные евхаристические трапезы христиан принимали различные формы, а не следовали единому стандартному образцу, отчасти в зависимости от того, устраивались ли они в доме богатого человека или представляли собой исключительно собрание обедневших верующих.
4. Присутствие или отсутствие вина на этих трапезах могло быть просто следствием бедности участников, но могло быть и сознательным решением, основанным на связи мяса и вина с языческими культами.
5. В ранний период нет оснований отличать сакраментальную Евхаристию от других видов христианской трапезы: агапа и Евхаристия в это время являются синонимами, и только спустя столетие трапеза и Евхаристия стали отделяться друг от друга.
6. Ассоциация хлеба, который ели на литургической трапезе, с Телом Христа (а в некоторых случаях и чаши с Его кровью и жертвенным толкованием), и самих христианских трапез с Тайной вечерей была не во всех раннехристианских общинах, а в тех, которые были связаны с проповедью апостола Павла и не была распространена в Сирии и Малой Азии до III века.
7. Это могло быть связано с длительным полуавтономным развитием малоазийских «иоаннитских» общин, хранящих верность проповеди апостола Иоанна Богослова и его учеников, чему свидетельство и Дидахэ, и анафора апостолов Фаддея и Мария, и ряд других текстов, неизвестных «паулинским» общинам. «Иоанниты» подчёркивали символику не столько жертвы, сколько насыщения в Евхаристии, придавали евхаристическое значение любой трапезе со Христом, даже если формально она не включала в себя вина. Эту же символику насыщения, практически игнорирующую Тайную вечерю и символику жертвы, продолжает Дидахе и ряд древних анафор, из которых самая известная – анафора блаженных апостолов или апостолов Мария и Фаддея. Влияние «иоаннитов» в тексте заметно по использованию характерного для 6 главы Евангелия от Иоанна словосочетания «плоть и кровь» как образа человека во всей его полноте. «Паулинцы» используют «тело и кровь», подчёркивая жертвенность смерти Христовой. Ближе к III веку после формирования общеобязательного новозаветного канона обе традиции переплелись и сегодня встречаются наравне во всех употребляемых нами евхаристических текстах.
8. Влияние иудейских традиций на христианские переоценено. Скорее, можно говорить о параллельном их развитии из единого источника. Однако, очевидно, что из синагогальных обычаев были заимствованы определённые часы молитвы, наподобие времени намаза, соблюдаемого сегодня у мусульман, принцип двух дней поста в неделю и некоторые формы молитвословий.
9. Так как Христос и апостолы не были священниками ветхозаветного храма, то они и не могли передать своим ученикам ничего из храмовых обычаев или облачений. Поэтому появляющееся со II века тенденция сравнивать христианские обычаи с ветхозаветными является лишь благочестивым стремлением подчеркнуть связь обоих Заветов, но не реальной преемственностью.
10. Никакой обрядности, облачений и предметов культа — алтаря, каждения, ритуальных светильников, икон, колоколов, священных книг, специального хора — в этот период ещё не было.
    

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Bradshaw Paul F., Maxwell E. Johnson. The Eucharistic Liturgies. Their Evolution and Interpretation / Minnesota. A PUEBLO BOOK. Liturgical Press, 2012. р. xvi+368; р.9. – 2012. р.
2. Bradshaw, Paul F. Daily Prayer in the Early Church_ A study of the Orgin and Early Development of the Divine Office (1981, Alcuin Club_S P C K) — Bradshaw. 1981. р.
3. Bradshaw, Paul F. Reconstructing Early Christian Worship Society for Promoting Christian Knowledge, 2009 — 2009. р.
4. Bradshaw, Paul F. The Search for the Origins of Christian Worship. Sources and Methods for the Study of Early Liturgy (2002, Oxford University Press) — Bradshaw. р.
5. DeMaris Richard, Jason Lamoreaux, Steven Muir. Early Christian Ritual Life., New York: Routledge, 2017. DeMaris, р.
6. Dix, Gregory. The Shape of the Liturgy. Westminster [London]: Dacre Press, 1945. 764 pages.Dix, р.
7. Esler Philip F. The early Christian world / Second edition. New York: Routledge, 2017 Esler, р.
8. Graham Hamer. Liturgy in the Early Church. Oxford University. https://www.academia.edu/34256419/Liturgy_in_the_New_Testament_and_Early_2nd_CenturyGraham, р.
9. Hofrichter Peter. The anaphora of Addai and Mari An Early Witness to Apostolic Tradition. Orientalium Ecclesiarum: Its Recepetion in the Syro-Malabar Church. Missionary Orientation Center (MOC) Manganam, Kottayam 686018, Kerala, Saturday, October 9th, 2004. Hofrichter, р.
10. Maxwell E. Johnson. Praying and Believing in Early Christianity. The Interplay between Christian Worship and Doctrine. A Michael Glazier Book. LITURGICAL PRESS, Collegeville, Minnesota, 2013. Maxwell, р.
11. Mayer Wendy. The Changing Shape of Liturgy: From Earliest Christianity to the End of Late Antiquity. https://www.academia.edu/19671282/The_Changing_Shape_of_Liturgy_From_earliest_Christianity_to_the_end_of_Late_AntiquityMayer, р.
12. Andrew B. Ancient Christian worship: early church practices in social, historical, and theological per­spective / A division of Baker Publishing Group Grand Rapids, Michigan,ca. 30—600. I. Title. McGowan., р.
13. Messmer Andrew (Ph.D.) Early Christian Liturgy: A Reconstruction of All Known Liturgical Components and Their Respective Order. Andrew Messmer [JBTS (Journal of Biblical and Theological Studies) 4.2 (2019): 264–279]. Messmer, р.
14. Nadeau, N. Eleusinian Mysteries, Eucharistic Myths: Problems for B. Muraresku’s Immortality Key. (2021). Academia Letters. Article 4213. https://doi.org/10.20935/AL4213 Nadeau.
15. Phillips, Walter Alison (1911). «Vestments». In Chisholm, Hugh (ed.). Encyclopædia Britannica. Vol. 27 (11th ed.). Cambridge University Press. pp. 1056–1062.
16. Spinks Bryan D. Do this in Remembrance of Me: The Eucharist from the Early Church to the Present Day. SCM Press, 2013. – р. 514. Spinks 2013, р.
17. Spinks Bryan D. The Sanctus in the Eucharistic Prayer. SCM Press, – р. 274. Spinks 1991, р.
18. Williams Bob. Origins of Christian Worship. https://www.biblelessons.com/origins.html Williams.
19. Алымов В.А. Лекции по Исторической Литургике. 2005, — 132 с.
20. Виноградов А.Ю., священник Михаил Желтов. Барселонский папирус. https://azbyka.ru/otechnik/Mihail_Zheltov/barselonskij-papirus/
21. Волчков Алексий, священник. «Раннехристианская община в античном полисе», М.: Издательский дом «Познание», 2019, — 256 с.
22. Дмитриевский А. А., профессор. Древнеиудейская синагога и ее богослужебные формы в отношении к древнехристианскому храму и его богослужебным формам // Православный собеседник. 1893. № 4. С. 333-370; № 5. С. 8-23.
23. Каплан Мишель. Византия — М.: Вече, 2011. — 416 с.
24. Карабинов И.А. Евхаристическая молитва: (Анафора): Опыт историко-литургического анализа — Санкт-Петербург, 1908. — [4], 162 с.
25. Киприан (Керн)., проф. архим. Евхаристия: (из чтений в Православном Богословском ин-те в Париже) / [подгот. текста: А. А. Бородина и др.]. – М.: Храм свв. Космы и Дамиана на Маросейке, 2006. — 335 с.
26. Коржевский, Вадим, иерей. Литургион. М.: Издательский дом «Русская философия», 2024, — 374 с.
27. Матеос Х, Тафт Р. Развитие византийской литургии. / Переводчик: Пральников Илья, Никитин Сергей, Василевич Наталья / Издательство: QUO VADIS, 2009 г., — 128 с.
28. Ролофф Юрген. Введение в Новый Завет / Пер. с нем. – 2-е изд. М.: Издательство ББИ, 2016. — viii+227 c.
29. Уайбру, Хью. Православная литургия: развитие евхаристического богослужения византийского обряда / Хью Уайбру; [пер. с англ. Александр Дорман]. Москва: Библейско-богословский ин-т св. апостола Андрея, 2019, — 214 с.
30. Элиаде М. История веры и религиозных идей. В 3-х томах / Перев. с фр. М.: Критерион, 2002. т I. От каменного века до Элевсинских мистерий, — 464 c

[1] Макгоуэн, 41. Интересно свидетельство Плиния Младшего: «Счёл я необходимым двух рабынь, которые назывались ministrae (очевидно, греческое ai diakonoi — диакониссы), подвергнуть пытке, чтобы разузнать, что здесь [в слухах о христианах] справедливого. Но я ничего другого не нашёл здесь, кроме суеверия грубого и безмерного». (Письмо X.96)