Древнее византийское пение как проект будущего

Традиция византийского церковного пения вызывает необыкновенный интерес у многих. Как Вы думаете, в чем секрет ее привлекательности, в каких особенностях этой музыки?

Секрет невероятной привлекательности византийской музыки, полагаю, заключен, как минимум, в том, что она просто совсем другая — у неё другие законы, другая логика, другая «химия». Для нас это как гром с неба. «Боятся» ее немногие, большинство действительно приходит в восторг, но равнодушными она не оставляет никого. Она выращена в православной Церкви для самой себя. Это православное богословие в звуках. Ей свойственна бо¢льшая свобода вместе с невидимыми, но убедительными границами православной традиции. Думаю, что люди чувствуют именно это, но назвать свои ощущения не могут и поэтому просто говорят, что плачут от нее, или что молятся, как никогда до этого, либо просто утверждают, что она прекрасна.

Византийское церковное пение имеет длинную и интересную историю. Расскажите, пожалуйста, немного о нем и о том, в каких формах и где оно существует сейчас.

Византийское церковное пение корнями уходит в музыку древнего Восточного Средиземноморья. Это православный синтез музыкальной жизни греков, египтян, арабов, израильтян и тех народов, которые уже давно здесь перемешались. Примерно как европейская цивилизация, но на стыке Европы и Ближнего Востока. В самом начале наибольшее влияние на неё оказала музыка Древней Греции. Во время существования Византийской империи она приобрела некий канон, осмогласие, характерный ритм для богослужений. Византийское государство ведь было империей с большим культурным плюрализмом, внутри которого музыка, живопись, литература обменивались своими тенденциями и традициями. В постимперский период церковное пение стало испытывать на себе некоторое влияние турецкой культуры как нового источника вдохновения. Происходило взаимопроникновение традиций народов, захваченных новой империей. Ближе к ХIХ веку Турция, в особенности Константинополь, уже были главным источником разного рода искусств. Византийское церковное пение приобрело новые жанры и разновидности гласов. Если абстрагироваться от религиозного контекста, то можно сказать, что музыка исламского пространства сегодня намного более развита и богата, чем византийское церковное пение, которое в некоторых компонентах пытается себя консервировать. У нас есть богатейшее наследие. Без вопросов о подлинности мы можем воспроизводить музыку начиная с одного из величайших композиторов (мелургов) — св. Иоанна Кукузеля. Далее следуют протопсалты великой Христовой Церкви и другие знаменитые певцы, такие как Петр Берекет, Иоанн Клад, Хрисафы (новый и старый) и т.д. В постимперский период – это Иаков Протопсалт, священник Баласий, Петр Лампадарий, Петр Византийский, Теодор Фокейский, Иоанн Протопсалт и многие другие. Благодаря появляющимся технологиям ХХ век позволил нам со всей тщательностью регистрировать передачу музыкальной традиции. Кроме певцов предыдущих периодов, нам доступны записи певцов XX века: Иакова Нафплиотиса, Константина Прингоса, Трасивулоса Станицаса. Ранее Кукузеля (ХII век) мы заглянуть не можем, хотя есть произведения, оставленные св. Иоанном Дамаскиным. По крайней мере, они без сомнений надписываются его именем и имеют характеристики древнего музыкального мышления, другой логики. Часто вместе с поразительной легкостью для исполнения в них попадается какое-нибудь сложное место, выбивающееся из колеи современной традиции, наподобие музыкальных модуляций по совершенно другой логике. Часть музыковедов, конечно же, ставит авторство Иоанна Дамаскина под сомнение, ведь письменных памятников его эпохи (VIII-IX век) не существует, и остается полагаться только на передачу этой традиции более поздними музыкантами. Сегодня в этой парадигме живёт Греческое православие, а вместе с ним всё Средиземноморье, греческая православная половина Америки, Европы, Африки и общины Константинопольской Церкви.

Когда и как Вы поняли, что византийское пение – это то, чем Вы хотите заниматься? Почему оно показалось Вам интересным?

В 16 лет отец взял меня с собой в поездку по Греции. Тогда мне было ничего не интересно: с грехом пополам я доучивался последний год в школе, играл на компьютере. Может быть, отец просто сделал ставку на то, что эта поездка сможет что-то изменить. Собственно, никаких впечатлений не появлялось до того момента, пока я не услышал, как поет один дряхлый старик на богослужении. Сейчас я понимаю, что ничего выдающегося в музыкальном плане в этом не было, но «зацепило» что-то другое. Этим «другим» была совершенно свободная вокальная дисциплина голоса. Он пел так, как хотел сам, и все остальные совершенно спокойно его слушали. Это была красивая мелодия, исполненная ярко и по-своему, и это была какая-то незнакомая красота. Я побежал в церковь и был ошарашен: казалось, что это пение было как будто из другого мира с другими законами физики. Служба тут же закончилась, и я укорил себя за то, ЧТО я упустил. За оставшееся время нашего отпуска впечатления немного рассеялись, но потом мы приехали большой компанией в один монастырь, где любят св. Луку Крымского, и там так пел уже огромный хор монахов. Они пели необыкновенно, это был «вау-эффект». В церкви было много народу. Я встал возле хора и был оглушен этим пением, я был максимально счастлив. Дома весь год я слушал диски, которые мне выдал отец, многое выучил наизусть, пытался какими-то своими способами даже что-то записывать. Потом через год мы опять поехали на юг, но уже в Черногорию, и я остался в Сербии в монастыре Ковиль, где теперь уже не упустил ничего: постоянно был на всех службах, по ночам «пожирал» нотные книги. Найдя случайно учебник в одном из прологов, я очень быстро его проштудировал. Дома, через несколько месяцев, я связался с Николой Попмихайловым,  попросил его разрешения выступить с ним на концерте в Большом зале Филармонии. Нехотя он согласился на прослушивание, но после него неожиданно дал свое согласие. Теперь он мой учитель. Через 3 месяца на ежегодном фестивале Академии Православной музыки, где я уже помогал своему учителю на его мастер-классах, ко мне подошли несколько человек, которые захотели научиться петь по-византийски. Ещё через 3 месяца мы встретились первый раз, и меня осенило, что было бы здорово создать хор. Все следующие месяцы и годы я все отчетливее стал понимать, что хочу посвятить этой музыке всю жизнь. Желание не меняется.

О том, как Вы познакомились со своим наставником, Вы уже упомянули. А как проходил сам процесс обучения?

Я начал знакомиться с византийским пением с помощью дисков, потом проработал первые нотные книги в монастыре Ковиль, теперь у меня есть учитель. Он учил меня писать музыку, ведь на русском языке мало что есть, а то, что есть, почти всегда не выдерживает критики. Сейчас больше всего я учусь у собственных учеников. Никола учит меня другому – как выжить в российских реалиях, как в этих реалиях развиваться, как управлять хором, как создавать христианский настрой внутри хора и как сделать так, чтобы он не разбежался.

Как развивался коллектив «Пахомий Логофет»? Почему Вы выбрали для него такое название? Что Ваш коллектив представляет собой в настоящий момент?

Наш хор вначале был просто группой из 4 человек, двое из них до сих пор поют с нами. Потом люди стали о нас как-то узнавать (не знаю, как, ведь мы ничего для этого не делали) и стали присоединяться к нам — сначала один, потом второй и третий. Отец все ещё не совсем верил своим ушам и глазам, но все-таки рассказал эту историю прихожанке, которая была связана с телевидением. И она решила снять, как мы поем на службе. Я искал площадку в Санкт-Петербурге и случайно «вышел» на Феодоровский собор. И тут как-то все началось: появились еженедельные спевки, какое-то расписание и постоянная ответственность, хотя и не ежедневная. После первой службы настоятель собора, о. Александр Сорокин, пригласил нас петь постоянно. Наш репертуар совпал с его представлениями о богослужебной музыке. Репертуар византийского пения обладает своей спецификой, и нужно уметь давать дорогу живой традиции. И со своей стороны он, как настоятель, был готов предоставить нам эту возможность. Конечно, при согласовании репертуара предполагаются определенные уступки с обеих сторон, но именно эту грань традиции  игнорировать нельзя. Потом нас пригласили выступить на концерте. Этот концерт был самым первым и самым ужасным. Но тогда нам казалось, что это было что-то великое. Потом к нам присоединились еще люди, так нас стало уже человек 15. Постепенно с концертами, знакомствами, службами в самых разных церквях мы превратились из кружка в культурную ячейку, или явление в мире современного искусства: византийский хор, который поет абсолютно традиционную византийскую музыку, но на церковнославянском языке. Несколько раз мы выступали за рубежом и в России. После этого ко мне приросло звание «главного византийца Петербурга» и меня стали приглашали выступать и одного.

Название «Пахомий Логофет» у нас возникло благодаря идее моего учителя. Он в шутку сказал: «Назови «Пахомий Логофет». Я согласился. Пахомий Логофет — это сербский писатель XV века, который жил в России, писал каноны и службы, жития русских святых, развивал славянскую богослужебную литературу. Его имя связывает Россию и Византию, так как вся Югославия – это славяне греческого православного культурного полюса.

Каковы Ваши планы по развитию коллектива?

Сейчас нас в Петербурге постоянно не больше 35 человек. Примерно 20 человек в мужском и 15 — в женском хорах. Девочек учит талантливая Наташа Евдокимова. Мы постоянно занимаемся, готовясь к службам и концертам в хоровом классе Феодоровского собора. От концерта к концерту у нас постепенно обозначается программа или её параметры. До того, как я уезжал на полтора года в Грецию учиться в университет, мы постоянно в чем-то участвовали и куда-то ездили. Ежедневная сложнейшая работа регента заключается в том, чтобы создать добрую атмосферу внутри коллектива, плотно всех загрузить для совершенствования пения, и, конечно, самому нужно всегда очень много работать, чтобы и остальные тянулись. Поэтому, когда я уехал, все сосредоточились только на технических задачах по улучшению спетости, вокала, других знаний певца.

Сейчас я взял академический отпуск и вернулся, мне хочется поднять хор на определенный уровень, опять выйти на площадки, выступать в разных храмах, чтобы возникла динамика, которая сняла бы напряжение от рутины. В следующем году мы планируем повысить коэффициент ивентовости, чтобы весь хор был в постоянном тонусе.

А в перспективе, конечно, хотелось бы, чтобы все знали о византийской музыке, о том, что она со своим древним багажом еще и очень современна, современнее всего остального. Она, думается, возрождается как нельзя кстати в сегодняшней ситуации поиска в России настоящего церковного пения. Хочу открыть серьезную школу, запустить фестивали, концерты, научные конференции, общение с другими странами на почве церковного пения. Хочется, чтобы люди из хора, которые обнаружат особое стремление и свое расположение к этой музыке, нашли бы своих учеников и тоже стали источниками византийской музыки.

Есть ли у Вас, как у регента особенного музыкального коллектива, какие-то специфические задачи?

Первая задача – просто устоять на трудной почве в России и параллельно понуждать людей интересоваться и задавать вопросы. Нельзя, чтобы все привыкли, что есть где-то там византийский хор, они там что-то трудное и красивое поют, а мы дальше по накатанной будем «до-ля-фа». Есть вопрос в Церкви: что делать с пением, почему оно нам не нравится или почему нам чего-то в пении не хватает? Раз вопрос есть, значит проблема существует и от нее не убежишь. У меня есть ответы. Вот задача, как минимум, — вначале ввергнуть всех и всё в состояние вопроса.

А вторая задача в том, чтобы византийская музыка стала русской церковной. Для этого нужно поднять вкус до этого уровня. Развить эстетические чувства. Переписать кучу книг. Я вот этим как раз и занимаюсь. Воспитывать поколение, открывая альтернативное видение.

Может ли человек, которому близко византийское пение, присоединиться к хору, даже если у него полностью отсутствует музыкальное образование?

Византийская музыка более доступна в своей практике по сравнению с остальными традициями. Поэтому любой человек, который действительно хочет и готов учиться, может петь у нас в хоре и стать одним из нас. Конечно, у тех, кто знаком с музыкой профессионально, — огромное преимущество, но желание, труд, старание никто не отменял. Поэтому у нас в хоре все: и новые и старые, и мальчики и девочки, и образованные и необразованные — чувствуют себя одинаково комфортно и востребованно.

Какие качества певчего кажутся Вам наиболее важными?

Когнитивный голод, умение дружить с людьми рядом, понимание того, что после достигнутого предела каждый раз будет новый, любовь к музыке, любовь к службе.

Насколько оформлена русская традиция византийского пения в принципе? Как решается вопрос с музыкальным материалом?

Русской традиции византийского пения, скорее всего, еще не существует, ей от силы лет 10-15, мы только-только вступили в первый этап: пишем ноты, переписываем на русский язык классический византийский репертуар. Этому всему надо учиться. Надо менять музыкальное мышление, вырабатывать другие ориентиры в прикладной теории музыки – на это уходят годы. Иная традиция требует и корректировки наших реалий. У византийской традиции сильная сторона заключается в том, что она совершенно живая и непрерывная, в то время как русская традиция фундаментальна, более статична и сфокусирована на себе. Но учиться всегда надо, нельзя же быть статичным! Статичность значит, что ты мертв.

Меня очень вдохновляют довольно серьезное наследие византийской музыки на славянском языке, которое я хочу «вытащить» из пыльных библиотек и поставить на аналои в церквях, чтобы это пели, и ребята из хора, их горящие глаза, когда я ставлю на разучивание какие-то новые песнопения. Отзывы старожилов из мира византийской музыки и мечты о центре византийской музыки в России, чтобы греки приезжали к нам учиться, ну, или хотя бы в наши библиотеки, где в запасниках лежит много византийской музыки. Сейчас некоторые греки говорят мне, что наш хор очень неплох, а я понимаю, что мы вообще-то еще не поем так, как хотелось бы, но «пашем» по-русски и свернем горы.

Вопрос трудных моментов становления византийской музыкальной традиции в России Вы уже затронули. Какие еще сложности можно было бы назвать среди ключевых?

Основная трудность – это просто существование православных людей в двух разных парадигмах. Одна – греческая, восточная, православная, характерная для людей востока. Другая – русская, из имперского периода, прозападного культурного вектора, не исключающая протестантское (в широком смысле) влияние. Что бы ни говорили, греческое и русское православие – это два немного отличных друг от друга «православия»: у нас разные культуры, ментальности, и при одной догматике, текстах и учении – результат выходит разный и у нас, и у них, со своими погрешностями у каждого в свою сторону.

Сожаление вызывает и то, что желание по-настоящему познакомиться с музыкальным наследием Православной Церкви и разобраться в нем у многих отсутствует. Но наша колыбель – Восток, и от этого никуда не денешься. Ведь все наши Октоихи, Триоди, Минеи написаны византийцами строго для византийской музыки, эти тексты созданы в ритме византийской музыки. Даже осмогласие и подобны – патент византийской культуры и ее церковного пения. Гласы церковного пения имеют свои подлинные значения и раскрытие только в византийской церковной музыке. Во всех остальных попытках это, как минимум, бедно. А как максимум — надо переосмыслить понятие гласа, иначе они неизбежно стираются и уходят в забытье, что и происходит в церковном пении в России сейчас.

Что для Вас церковное пение с точки зрения его роли в богослужении? Что привносит византийская музыка в богослужение сегодня?

В принципе,  выступая в качестве красивой формы, богослужение не имеет первичного значения для жизни по Христу, но в той форме, в которой оно существует и реализуется,  пению в нем отведена почти главная роль. Пению отведено больше всего времени, больше всего людей в нем задействовано. Слышим текст – он для чего-то нужен, что-то люди из него черпают. Слышим пение – все то же самое, иногда даже не принципиально, какой там текст. Сама мелодия может донести мысли людям.

Византийская музыка сегодня держит марку великой православной традиции, она может дисциплинировать ум человека, прояснить какие-то вопросы и задать новые. Создает, конечно, и особой настрой, как всякая музыка. В дохристианские времена мелодии 3-го гласа играли для наступления войска, потому что его лад – боевой и подвигает на свершения. 7-ой глас играли при отступлении, потому что он успокаивал чувства разъяренных солдат. 1-ый глас с его торжественностью любили богачи. Один из известных древнегреческих ученых (сейчас не помню имени) увещевал своего друга, чтобы детям из тогдашних учебных заведений играли только 1-ый глас, так как он хорошо держит разум. Музыка в принципе – самый сильно действующий на человека вид искусства.

Какие, на Ваш взгляд, самые яркие коллективы византийского пения существуют в России и мире?

В мире на сегодня это школа и хор Константина Фотопулоса, хор Ликурга Ангелопулоса (его недавно не стало, но дело продолжают его ученики), хор Халдиакиса. Хор «Византион» Адриана Сирбу из Яша (Румыния) – у них один из лучших вокалов, который мне доводилось слышать. На Афоне — это хор Ватопедского монастыря. Огромное количество людей приезжает послушать именно их хор, потому что атмосфера на службе непередаваемая. Из женских хоров высокого уровня я знаю только хор монастыря Ормилия.

В России коллективов сегодня очень мало, все только зарождается. Это хор школы «Схолион Псалтикис» («Σχολείον Ψαλτικής»), наставником которого выступает вышеупомянутый Фотопулос, в Петербурге — мой хор (мужской и женский), мои ученицы из Екатеринбурга (4-5 девочек, которые поют вместе) и хор Николо-Малицкого монастыря в Твери – маленький, но серьезно работающий. И, наверное, Малицкий монастырь — сейчас лучшее и самое благоприятное место для церковного пения в России.

Подготовлено Ольгой Шпилёвой