Притча о богаче и Лазаре. Проповедь протоиерея Александра Сорокина в неделю 23-ю (евангельское чтение недели 22-й) по Пятидесятнице 8 ноября 2015 г.

Проповеди в Феодоровском соборе

Притча о богаче и Лазаре выглядит как вполне обычный религиозный сюжет. В самом деле, в нем более-менее внятно говорится о т.н. загробной жизни, о том, какова посмертная участь человека. Но в таком случае эта притча мало чем отличается от мифов Древнего Египта или каких-нибудь еще древних языческих верований. Суть этих мифов и верований очень проста: страдание в этом мире компенсируется благами и наслаждениями в жизни другой, загробной; и наоборот, на смену удовольствиям, радостям и утехам в этой жизни неизбежно приходят муки в жизни последующей. В притче об этом прямо и говорится:

«Вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь» (Лк. 16, 25).

В этом отношении притча совершенно неоригинальна. И в нашем православном учении тоже есть похожие постулаты.

Но еще сложнее другая проблема: притча вступает в прямое противоречие с теми нашими представлениями, согласно которым последняя участь каждого человека еще не решена, что имеют значение наши молитвы об усопших, что здесь можно что-то изменить, смягчить суровый приговор. Притча как будто дает прямой отрицательный ответ на это:

«И сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят» (Лк. 16, 26).

Обратим, однако, внимание вот на что. В притче ставится вопрос не о том, могут ли живые повлиять на участь усопших, а совсем наоборот, могут ли умершие изменить образ жизни живущих. Но и тут ответ, увы, тоже отрицательный!

«Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16, 31)

И вот тут-то как раз и кроется ключ к главной загадке притчи.

Притча только КАЖЕТСЯ религиозной. На самом деле при более внимательном чтении эта притча способна поколебать некоторые устоявшиеся религиозные представления. В этом смысле она производит впечатление даже, пожалуй, в определенной степени антирелигиозного сюжета в Евангелии. И возможно, она понравится даже атеисту, как это ни странно звучит.

В самом деле, итоговый вывод притчи равносилен утверждению о том, что нам все равно ничего не ведомо о том, что будет после смерти: мертвые не явятся, чтобы поведать нам об этом (ибо это, по мысли притчи, все равно бесполезно).

Похожим образом рассуждают и атеисты – во всяком случае, те из них, кто предпочитает называть себя агностиками, то есть людьми, не знающими (а-гносис – по-гречески не-знание) о том, есть ли Бог и вечная жизнь. Они говорят: мы не знаем, существует ли Бог и таков ли Он, каким Его описывает Библия. И при этом эти люди (атеисты, или агностики) бывают такие же нравственные, совестливые, честные, отзывчивые к чужой беде, порядочные, что и люди верующие, православные, христиане, а подчас первые бывают даже и лучше вторых. Очевидно, их честность и порядочность имеет своим источником какой-то собственный, внутренний ресурс. Или, точнее, ресурс внешний, но идущий по преемству от предшествующих поколений таких же честных и порядочных людей. В любом случае это ресурс ЗДЕШНИЙ, ЗЕМНОЙ, как говорится, общечеловеческий. Но что же это за ресурс, как не тот, который назван в притче «Моисеем и пророками»! Конечно, мы верующие люди, говорим о богодухновенном происхождении Священного Писания (то есть Писания Моисея и Пророков), но ведь богодухновенность не исключает и человечности. Эти древние библейские книги были написаны людьми, хотя и вдохновленными Святым Духом. В них, в этих книгах запечатлена та нравственность, которая потому и стала достоянием всего человечества. Именно этому – быть честным, отзывчивым и порядочным человеком, – должны научить любого человека в нормальном случае папа и мама, в свою очередь воспринявшие это от своих папы и мамы, от своих предков и, в конце концов, от Моисея и древних пророков. Это в самом деле не какой-то голос из-за гроба, от воскресших мертвецов, а голос живущих людей (или когда-то живших, но оставивших свое слово, когда они были живы). И именно этот живой, а не загробный голос призывает всякого человека к той нравственной правде, которую никто никогда не отменял и не в силах отменить.

В таком прочтении притча точно и органично ложится в контекст Евангелия как благой вести о Царстве Божием, о Царстве Небесном как о том Царстве, которое не где-то за облаками, далеко в Небесах, где почивают только усопшие (хотя и именуется Небесным – в том лишь смысле, что слово Небо в благочестивой религиозной среде заменяет слово Бог), а о таком Царстве, которое здесь, которое приблизилось и наступило. Приблизилось совсем вплотную к нам, установилось среди нас.

И потому притча эта – не о том, что ПОТОМ, а о том, что СЕЙЧАС, о том внимании, соучастии, сострадании и милости, в которых уже в этом, а не в каком-то ином мире, соревнуются между собою верующие и неверующие.