Крест как суд и спасение

Что значит «нести свой крест», когда мы призваны радоваться и веселиться? Не пережиток ли это Ветхого Завета? Ведь в свете Воскресения все должно заиграть новыми красками и освободить нас от привычно-смиренного «это мой крест». Но верна ли такая коннотация? Разве понятие «крест» синонимично словам «тягота», «груз»? Кажется, что оно гораздо богаче смыслами. О том, что говорит об этом язык христианских символов в древней иконографии, рассказывает протоиерей Димитрий Сизоненко.

Какие образы возникают у вас, когда произносится слово «крест»? Орудие пыток и казни? Ювелирное украшение, маленький золотой крестик на шее? Геометрический знак? Наверняка вы встречаете людей, у которых само упоминание о кресте вызывает неприятие. Наконец, в голову приходят такие расхожие выражения, как «нести свой крест», «с креста не сходят, с креста снимают» и вся проблематика креста и муки. Сомнительные, но порой вполне утешительные, ободряющие…

Крест никого не оставляет нейтральным. Он вызывает либо приятие, либо отвержение. Он и сегодня остается знаком пререкания: одни «за», другие «против».

Сегодня много спорят, можно ли носить никабы и бурки в общественных местах, однако нетерпимость к кресту как символу христианства не менее ощутима.

Когда Россия была православной державой, а Европа – христианским миром, развитие культуры и цивилизации было тесно связано с жизнью Церкви, крест можно было видеть во всех общественных местах. Но сегодня мы живем в другую историческую эпоху. И нам надлежит проповедовать Евангелие в совершенно новых условиях.

Крест – не орудие пытки

В Новом Завете о кресте говорится в контексте исполнения пророчеств Ветхого Завета.

Никогда на заре существования Церкви крест не воспринимался христианами как орудие пыток, позора, казни. Он всегда воспринимался как символ славы, орудие воскресения, место прославления. «Он царствует с креста» – это выражение возникло в среде первых христиан как перевод стиха из псалма 95 «Он царствовал с древа». Для правильного понимания важно иметь в виду, что ксилон (дерево), семейон (знак), ставрос (крест как столб или кол) выступают взаимозаменяемыми понятиями в сборнике тестимоний.

Во II веке христианские авторы начинают прибегать и к внебиблейским параллелям. Они рассматривают крест как иероглиф человека, выражающий через сочетание вертикальной устремленности вверх и открытости по горизонтали внутреннюю суть человека. Что означает осенять себя крестным знамением, как не внутреннее уподобление воскресшему Христу?

«Нести свой крест» в эпизоде исцеления расслабленного (Ин 5:1-9)

Исключительно полезное занятие – прочитать Евангелие от Иоанна от начала до конца таким образом, чтобы в каждом эпизоде увидеть предвосхищение воскресения, едва уловимое сияние креста. Во всех трех синоптических Евангелиях встречается выражение «нести свой крест». Однако у евангелиста Иоанна мы не находим его, зато находим эквивалентное ему выражение в сцене исцеления расслабленного у купальни Вифезда.

Важно помнить, что в эпизодах исцеления евангелист Иоанн всегда рассказывает о чем-то большем, чем то, что мы можем увидеть при поверхностном чтении. В действительности речь всегда идет не просто об исцелении какого-то одного человека, но всего человечества. Даже когда говорится о чем-то внешне не столь важном, в действительности имеется в виду нечто вселенское.

В этом эпизоде мы видим лежачего больного, прикованного к постели. Иисус видит его и задает вопрос: «Хочешь стать здоровым?». Вопрос на первый взгляд может показаться странным: все хотят исцелиться. Но оказывается, все не так просто. Расслабленный отвечает: «У меня нет человека». Сокровенный смысл этих слов: у меня нет нового человека, который освобождает от оков недуга; спасателя, который бросил бы меня в воду в тот момент, когда она начинает волноваться. Он прикован к постели, ему необходим кто-то, кто отнесет его к источнику. Сам он лежачий и пассивный. И наконец, он всегда опаздывает, потому что не в состоянии передвигаться самостоятельно.

На этом фоне в словах Иисуса обращают на себя внимание три момента. Прикованному к постели в горизонтальном положении Иисус говорит: «Встань». Совершается переход в вертикальное положение. В ответ на изначальную пассивность и беспомощность сказано: «Неси постель твою»: неси то, что до этого носило тебя и было знаком твоего недуга. По сути, Господь его призывает взять на себя ответственность за себя. И наконец, он неподвижен: «Ходи». В библейском мире этот глагол выражает главное, что отличает человека живого, – «ходить пред Богом».

Когда мы говорим о парализованном человеке, употребляем выражение «прикован к постели». В этом всегда содержится аллюзия на крест, потому что Иисус Христос был пригвожден к кресту.

Три упомянутые характеристики расслабленного присущи любому человеку от рождения, являются врожденными. Мы приходим в мир беспомощными, наши движения нескоординированы, наш взгляд расфокусирован, мы нуждаемся в том, чтобы нас носили на руках. От рождения человек находится в полной зависимости от других, от тех, кто сильнее.

Итак, Иисус говорит: «Встань», то есть воскресни. «Возьми одр твой», то есть неси свое ложе – как ответ на жалобу «у меня нет человека, чтоб меня отнести». «И ходи». И тотчас же человек стал здоров, и носил постель свою, и ходил.

Остается теперь сказать, как это все связано с несением креста.

Нечто созвучное мы слышим у синоптиков: «Кто хочет следовать за Мной, пусть забудет о себе и каждый день несет свой крест – тогда он будет следовать за Мной» (Лк 9:23, РБО; ср. Мф 16:24; Mк 8:34).

Здесь мы видим те же три элемента. «Встать» и «исцелиться» созвучно требованию «отречься себя». Выражение «нести свой одр» созвучно заповеди «нести свой крест». Третий элемент – «ходить» по сути означает ходить пред Богом, ходить вслед за Христом.

В чем урок? Нести крест означает прежде всего иметь мужество свободно и ответственно принять на себя некую реальность, вместо того, чтобы пассивно лежать, довольствуясь страданием, существованием в страдательном залоге.

Это не значит, что человек должен искать себе крест, потому что мы уже по рождению в большей или меньшей степени «на кресте»: ограничены в свободе, ограничены в возможностях, подвержены болезням и смерти. В определенном смысле даже врожденные таланты нам даются как крест, который требует труда и терпения. Все это нужно добровольно принять, возделывать, нести вперед.

Итак, дело в том, что крест у нас уже на плечах, его искать не обязательно. Слова Христа дают силу и мужество не претерпевать, а осознанно принять на себя это положение дел. Вот почему в начале истории исцеления задается вопрос: «Ты хочешь исцелиться?».

Как это ни покажется странным, не всегда и не все недужные действительно стремятся к исцелению. Нередко слабые хотят, чтобы другие потворствовали их немощи – человеческая психика сложна.

Иисус Христос обращает Свой зов к новой жизни (приглашение воскреснуть). Но чтобы это исполнилось, одних слов недостаточно. Поэтому слово Христа – это слово благодати, слово дарующее: оно дает то, о чем говорит, по аналогии с первыми словами Книги Бытия «Да будет свет – и стал свет». Вот почему «Встань, ходи» – это не повеление, не приказ, это слово, которое творит новую реальность, делает так, что расслабленный действительно встает, несет на своих плечах свое бремя и движется вперед в пространстве свободы. Слово Божие дает то, что Бог говорит. Когда это совершается? В тот момент, когда человек слышит и принимает Слово, то есть когда отвечает Богу своим «аминь».

Услышать слово не означает принять к сведению, быть в курсе. (Исторический анекдот: Брежневу говорят: «Христос Воскресе». – «Спасибо, мне уже сообщили».) Услышать слово – значит встать, воскреснуть. Мое слушание и послушание становится подлинным в тот момент, когда приводит меня в движение, совершает работу в глубинах моего существа. Апостол Павел неслучайно говорит о «внутреннем человеке», «новом человеке», человеке воскресшем. На его языке слово «небо» означает не небо космонавтов и астрофизиков, а глубины человека.

Медный змий и лестница Иакова (Ин. 3 и Ин. 1)

Первое пророчество о кресте в Евангелии от Иоанна произносится во время беседы с Никодимом. В этом разговоре возникает образ медного змия, вознесенного между небом и землей. Точно так же Христос будет превознесен над всеми, возвеличится, будет прославлен. Этот образ заимствован из Книги Чисел, однако там не сказано, что этот знак был сделан Моисеем из дерева. Следует отметить, что в древних рукописях нередко говорится именно о древе, поскольку в древнегреческом языке «ставрос» (кол, столб) и «ксилон» (дерево) – взаимозаменяемые понятия.

Однако еще до этого, в эпизоде призвания Нафанаила, возникает образ лестницы Иакова, который сопровождается загадочным обетованием: «Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин 1:51). Лестница Иакова, по которой спускаются и восходят ангелы, становится символом Сына Человеческого. Это не привычная нам приставная лестница, по форме она напоминает скорее колонну, вертикальную часть креста, восточные зиккураты. Ангелы спускаются не «на» Сына Человеческого, как в виде голубя Дух нисходит на главу Иисуса. Образ Сына Человеческого предстает в видении величественной лестницы, он своим телом соединяет небо и землю. Обратите также внимание, что в тексте не сказано «то спускаются, то поднимаются». Сказанное правильнее понимать следующим образом: «чем больше они спускаются, тем больше они поднимаются».

Нам это может показаться странным, но именно так видит мир евангелист Иоанн: чем ниже, тем выше, в снисхождении совершается вознесение, в смерти – воскресение.

На языке апостола Иоанна смерть и воскресение – не два разных слова, поскольку Христос умирает смертью воскресения. Похожая мысль выражена в апокрифическом Евангелии от Филиппа: «Обычно полагают, что Иисус сначала умер, а потом воскрес, тогда как на самом деле Он воскрес сначала». Вот такая загадка. Речь идет о смерти, в недрах которой заключена сила воскресения, и эта сила воскресения в какой-то момент поглотила саму смерть. Разумеется, эти слова не означают, что надо переставить местами Страстную Пятницу и утро Пасхи.

Чем глубже Иисус нисходит в ад, тем Он ближе к Отцу, чем ближе к Отцу, тем ближе к нам, тем ощутимее Его присутствие силой и действием Духа. Таким образом, то, что мы привыкли называть Распятием-Вознесением, у евангелиста Иоанна неотделимо от Пятидесятницы, которая по своей сути и есть ниспослание Духа Божия с высоты креста на все человечество.

Итак, Сын Человеческий – крест, вертикально воздвигнутое древко, зиккурат. Он обращен к Отцу («Слово было к Богу»), Он открывает Себя в том, что восходит к Отцу. Вместе с тем Он нисходит («Слово стало плотью»), чтобы открыть Себя людям, Он дает Себя увидеть, прикоснуться и познать.

Может показаться слишком непривычным, но очень важно видеть единство восхождения Сына к Отцу и нисхождения Духа. Самое главное – не воспринимать это как отдельные эпизоды, каждый из которых говорит о чем-то одном.

Евангелист Иоанн никогда не рассказывает разрозненные истории, они у него предстают как элементы единой фрески, изображающей всеобъемлющую тайну.

Крест света и «Оды Соломона»

В Евангелии от Иоанна Господь говорит о Себе, прибегая к необычной форме высказывания, которая воспринимается слушателями как эквивалент Имени Божия: «Аз есмь свет миру» (8:12), «Аз есмь воскресение и жизнь» (11:25), «Аз есмь дверь» (10:7, 9), «Аз есмь пастырь добрый» (10:11, 14) и др. Сохранилось одно удивительное свидетельство того, как эти высказывания понимали первые читатели Евангелия от Иоанна. В 98-й главе апокрифических «Деяний Иоанна», написанных в середине II века, рассказывается о том, как Христос открывается в видении креста света, то есть креста, который является сиянием света.

«Этот крест света

я называю его вас ради

иногда словом (логос),

иногда умом,

иногда Иисусом,

иногда дверью,

иногда путем,

иногда хлебом,

иногда семенем,

иногда воскресением,

иногда Сыном,

иногда Отцом,

иногда Святым Духом,

иногда жизнью,

иногда истиной,

иногда благодатью.

Но эти наименования – для людей

того, что по сути является мыслью,

которая разделяет всё,

что было установлено из нетвердых стихий,

это земля и гармония Премудрости».

Речь идет о некоей первореальности, которая предшествует возникновению мира. Интересно, что эта первореальность предстает в образе креста, который и есть тот самый «свет» первых стихов Бытия («Да будет свет»). Действительно, явление света при восходе солнца придает четкие очертания тому, что во мраке было текучим, изменчивым, бесформенным.

Свет все упорядочивает, все расставляет на места, различая и разделяя. Крест разделяет верх и низ, правое и левое. Свет отделяет от тьмы, воды сверху – от вод снизу, сушу – от моря. И в этом космогоническом отделении одного от другого первые христиане видели образ креста.

Очень часто в памятниках II века повторяется мысль: крест утверждает и разделяет. Таким образом, крест воздвигнут у истоков бытия мира, «крест хранитель всея вселенныя». Отделяя свет от тьмы, он обращает в бегство демонов, отгоняет зло, становится орудием экзорцизма. Но также крест – знак пререкания, он рассекает между верой и неверием. «Крест – веры утверждение», осязаемый знак христианства, утверждение реальности воскресения Христова.

В раннем христианстве можно видеть головокружительное богатство символов, связанных с образом креста. Он никогда не был простым знаком позора, орудием унизительной казни, напоминанием о страданиях человека.

Так, заключительная фраза приведенного выше текста содержит в себе софиологические темы гимна Премудрости (Притч 8:22–31). Крест предстает как знак того, что по сути является мыслью, которая различает реальности и благодаря которой текучие и хаотичные стихии небытия «утверждаются», то есть обретают четкие очертания, осязаемость, «твердость». Безвидная и пустая земля действием креста становится землей и гармонией Премудрости.

Крест как знак и крестное знамение

Что именно совершает человек, осеняющий себя крестным знамением? Прежде всего, это знак молитвы.

Произнесение Имени Пресвятой Троицы в сочетании с движением руки вниз знаменует нисхождение Отца к Сыну, воплощение и вочеловечение Бога Слова, движением руки по горизонтали выражается распространение Святого Духа, расширение до пределов обитаемой вселенной власти Воскресшего Христа. Так, тело участвует в словесной молитве.

Язык жестов чрезвычайно важен для выражения внутренних чувств и устремлений. Недаром на Востоке внешние жесты бывают более красноречивы, чем слова.

Глубже проникнуть в символический смысл движения руки по вертикали и воздеяния рук позволяют оды Соломона. Они были написаны в конце I – начале II века, дошли до нас на сирийском языке. Разумеется, их написал не Соломон собственноручно, но они создавались под покровительством Соломона, превосходнейшего друга Премудрости. Эти поэмы написаны на языке древней традиции, на языке символов и образов, которые для нас столь же непривычны, как восточная поэзия. Даже если по отдельности каждое слово кажется понятным, их сочетание допускает множественность прочтений.

«Распростер я руки

и приблизился к Господу,

ибо распростертые руки мои суть Знак Его.

И распростертые (руки) мои суть вертикальный крест,

поднявшийся на стезе Праведного».

(Оды Соломона, 42)

Надеюсь, вы узнали крест? Распростертые по вертикали руки молящегося – Знак Креста, в своей молитве он приближается и «приносит себя» Господу. Распростертые объятья предстают как напоминание о «древе у дороги», на котором был повешен Праведник. Древо креста представлено как вертикаль на пути Праведника.

Иллюстрацией к этой молитве может служить древнее изображение человека в позе «оранта», к которому прилетает голубь с масличной ветвью.

Этот образ практически дословно повторяет другую поэму:

«Простер я руки свои

и освятил Господа моего,

ибо простирание рук моих –

Знамение Его,

а пространство мое –

вертикальный крест.

Аллилуйя.

(Оды Соломона, 27)

Следует обратить внимание: псалмопевец поет в положении стоя, как человек воскресший. Он всецело уподобляется и сообразуется своему пению (здесь уместно было бы употребить слово «конфигурация»). Его «освятил Господа» вторит молитве «Отче наш»: «Да святится Имя Твое».

Воздеяние рук и распростертые объятья задают направление, устремленность молитвы. Его «я», его сердце расширяется до размеров Вселенной.

Замечателен также образ «пространства». Само Имя Божие становится неким безграничным пространством света, в котором разворачивается молитва: «Во Имя…», «In nomine…»

«Вертикальный крест» можно перевести как «воздвигнутое Честное Древо». Это зеленеющее древо жизни, распростертое, развернутое по широте и высоте, образ человека живого, воскресшего.

О горизонтальной распростертости рук-крыльев говорится в 28-й оде.

«Как крылья горлиц над их птенцами,

И клювы птенцов к их клювам,

Так крылья Духа над моим сердцем.

Наслаждается и ликует мое сердце,

Словно младенец, взыгравший в утробе своей матери,

Я уверовал и обрел покой».

В сирийском языке слова «руки» и «крылья» являются омонимами, поэтому распростертые крылья горлицы суть распростертые руки молящегося. Тема голубки, которая кружила над водами небытия, словно над своим гнездом, – образ Духа, который точно так же кружит и согревает сердце псалмопевца. Его уста – к устам птенцов.

И вот встает вопрос: «Кто поет?»

«Кто запишет оды Господни

или кто сумеет прочесть их?

Или кто проходит искус жизни…

Или кто покоится на Всевышнем,

чтобы говорить его устами?

Кто способен истолковать чудеса Господни?

(Оды Соломона, 26:8-9)

Иногда раздается голос псалмопевца, иногда голос самого Христа:

«Излил я хвалу Господу, ибо я – Он сам.

И зачитаю я святую оду Его, ибо сердце мое – с Ним.

Ибо арфа его в руке моей, и не утихнут оды покоя Его.

Желаю я воззвать к Нему всем сердцем моим,

желаю я восхвалять и возвышать Его всеми чреслами моими.

Ибо от Востока до Запада пребывает хвала Его,

а также с Юга на Север простирается благодарение Его,

(и) даже с пиков (горных) вершин и до края их в совершенстве Его».

(Оды Соломона, 26:1-7)

Функция пения – внутренне уподобиться своей молитве. Славословие пребывает «рядом с ним» и «его», как в прологе Евангелия от Иоанна: «Слово было у Бога… Слово было к Богу» (Ин 1:1, 11). Чресла псалмопевца отсылают к образу мистического тела Христова, ставшего плотью и обращенного к Отцу.

В заключительных стихах крест обретает не привычные четыре, а шесть измерений, как образ полноты бытия. На память здесь приходит «Крест Пресвятой Троицы» и шестиконечные кресты Антонио Гауди.

Древнейшие изображения креста

Хризма

До появления первых изображений распятия крест изображали в виде первой или первых двух букв слова «Христос». Кстати, уже в древности обращали внимание на схожесть графического написания буквы «Х» с Андреевским крестом. Этот символ получил название «хризма». Само это слово означает «помазание» и тем самым отсылает к главному значению слова Христос – Помазанник. Этот знак также напоминает собой шестиконечный крест, «космический» крест, указывающий на шесть сторон света, о чем подробно пишет Климент Александрийский (Строматы. V, VI, 34). Эту же тему мы видели в одах Соломона.

Изображения креста в катакомбах

Иногда в катакомбах можно видеть своего рода граффити с изображением креста. Например, в катакомбах Присциллы (III век) есть изображение креста и якоря между двумя рыбами…

Другой замечательный образ – плуг. Ириней Лионский описывает действие креста, сравнивая его с тем, как плуг «очищает дикую землю» (Против ересей, IV, 34, 4). Этот символ восходит к пророчеству Исайи (2:3–4), который был одним из ключевых текстов тестимоний. А в «Одах Соломона» крест сравнивается с колесом, которое «вырывает, отсекает, корчует» (53:12).

Оранта, образ спасения, евхаристическая фигура Распятого-Воскресшего

В древности Христа нередко изображали в виде аллегорических образов, заимствованных из античного искусства. Наряду с этим предшественником привычных для нас распятий можно считать изображение человека воскресшего, человека в вертикальном положении, в позе «оранта». Этот образ заимствован из иудейской книжности. Человек, обращенный к небу с воздетыми руками, воспринимался первыми христианами как символ креста.

Помимо внешнего жеста молитвы здесь присутствует внутренний образ человека, который вышел живым и невредимым из горнила смерти. Это икона спасения. Даниил во рву львином, три вавилонских отрока в огненной печи, Ной в ковчеге посреди губительных вод потопа. Во всех этих случаях смертоносные стихии – вода, огонь, хищные звери – говорят о близости смерти. Но праведник и в смерти пребывает под покровом Бога. Другой замечательный образ – Сусанна, оставшаяся в живых, несмотря на вынесенный ей старейшинами смертный приговор.

Как фигура Воскресшего и Воскресения, особое внимание на себя обращает образ Ионы, который встает из пасти рыбы.

О знамении Ионы говорится в Евангелии.

«Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф 12:39–40).

На языке этих образов возвещается тайна креста, то есть тайна спасения от смерти, воскресения из мертвых.

Оранта является по своей сути евхаристическим образом, фигурой Воскресшего и послужит источником для дальнейшего развития иконографии креста. Как мы увидели в «Одах Соломона», выражение «простирать руки», «воздевать руки» на языке первых христиан выражает крест. Слова «Он протянул руки в час своей страсти» одновременно напоминают о распятии Христа и описывают осанку человека совершенного, человека спасенного. Праведник подобен кресту.

Крест является символом воскресения. В описании страстей по Иоанну (Ин 18–19) час распятия – час славы, это момент интронизации Иисуса как царя, восшествие или возведение на престол Воскресшего, во внешнем обличии страданий и муки.

Итак, крест в образе «оранта» выражает одновременно крест смертной муки и крест славы. Праведник выходит невредимым из ада, из бед и напастей, которые являются неотъемлемой частью земного существования.

Райское древо и древо креста 

Замечательны изображения креста в образе райского древа, древа жизни, на ветвях которого прилетают отдохнуть птицы небесные, символ праведных душ. В Библии дерево нередко выступает как символ человека праведного (см. Пс. 1), чьи корни на небесах, а листва и плоды – на земле живых.

Христос на кресте. Скорбные распятия

Первое изображение Христа на кресте можно видеть на вратах церкви Святой Сабины в Риме на Авентинском холме. Эти резные деревянные барельефы датируются VI веком, возможно, некоторые элементы в более поздние времена были доработаны и заменены. Это изображение мне кажется потрясающим. Вы видите на нем Христа в образе «оранта», это воскресший Христос, прославленный, а на заднем плане возвышается архитектурное изображение креста. Как видите, первое распятие не было скорбным, Христос не изображен здесь как муж скорбей и обручник муки.

Впрочем, на Востоке долгое время на кресте изображали преимущественно воскресшего Христа, и лишь начиная с XII века иконография на Западе становится «натуралистичной». На смену органичному миру символов приходит язык концептов, ослабевает влияние восточной иконы, появляются изображения – иллюстрации к разрозненным эпизодам библейской истории. В определенном отношении это было большой потерей, но вместе с тем так начиналась богатейшая история западной религиозной живописи. Известные нам катехизисы XVIII–XIX вв., написанные по образцу западных семинарских пособий, используют язык логических понятий и представляют священную историю как галерею нравоучительных сцен. После этого всегда радостно возвращаться к истокам.

На Западе XII век по праву называют эпохой Предвозрождения. Уходят символы, на их место приходят образы, порожденные воображением. Появляются первые рождественские ясли и натуралистические распятия. Одной из вершин в череде скорбных распятий является зловещий Изенгеймский алтарь Маттиаса Грюневальда. Это изображение имеет свою историю. Оно написано в эпоху великих эпидемий. Церковь в лице монашеских орденов проявляет заботу об умирающих, обустраивает хосписы и приюты, нередко они были превосходно обустроены. Для новых учреждений по заказу монахов величайшие мастера создавали многочисленные скорбные распятия. Ухаживая за умирающими, монахи в их лице оказывали милость Христу. И в этом скорбные изображения вполне отвечают слову Евангелия. Они призваны утешить и поддержать веру страдающих, придать их страданиям смысл. Поэтому на Изенгеймском распятии Христос изображен с язвами именно той болезни, от которой умирали молящиеся перед ним. Тем самым алтарь зовет их пойти вслед за Христом, разделить с Ним муку смерти, чтоб затем войти в страну света, которая представала их взору в дни особых праздников, когда створки алтаря раскрывались.

В определенном отношении это было своего рода потерей. Историк может себе позволить объективный взгляд, без оценок и тем более без осуждения. Христиане всегда старались применить веру к условиям реальности своего времени.

Облечься в крест: что это значит

Вокруг креста образуется сеть символов, которые переплетаются и звучат как симфония образов. Лейтмотивом, пожалуй, является тема «конфигурации».

От рождения человеку дано тело, способное к развитию, расцвету, но также подверженное болезням, старению, смерти.

Апостол Павел говорит, что в самом умирании в нас созидается новое тело, новый человек. К сожалению, часто это воспринимается как банальное утешение: дескать, страдайте сейчас, зато потом вы будете счастливы. Но вопрос совсем не в этом. По мысли апостола, под внешней оболочкой страданий, старения, смертности в человеке совершается скрытая сила Божия. С этим связана символика крестного знамения. Перекреститься означает облечься в крест, облечься в нового человека, как облекаются во Христа.

Вот что имеется в виду под «конфигурацией тела».

Крест Христа становится символом моего собственного тела. Бренное тело, даже разрушаясь, созидается по образу и подобию Бога. В этой тайне крест смерти неотделим от креста воскресения, или, как сказали бы древние, креста света, креста славы.

Следует добавить, что древние воспринимали человека как микрокосм. Линии креста задают оси координат, направлений, ориентиров: право – лево, верх – низ. Это ориентиры внешнего бытия человека в мире, но и ориентиры его глубинного бытия.

В этом контексте слово «пространство» никогда не обозначало нейтрального геометрического пространства. Древние мыслили пространство, исходя из идеи центральной точки, определяющей качество этого пространства. Любопытно, что в немецком языке слово «место» (der Ort) этимологически связано с обозначением кончика копья или жезла. Именно это вонзенное в землю копье и станет точкой отсчета, центром. Тот же самый образ древа, вонзенного в землю, используется для обозначения креста. Вероятно, в русском языке слова «крест» и «окрестность» являются родственными, следуя той же логике. Также родственными по смыслу, как мы увидели, являются слова «крест» и «воскресение».

Мысль без креста лишена «места», становится блуждающей мыслью, по образу блуждающих небесных планет, которые не могут служить надежными ориентирами.

В свете сказанного крест символически является противоположностью потерянности человека в пространстве, блужданиям, неправедности, смешению, расстройству. Довольно точно это передает образ настроенного или расстроенного музыкального инструмента. Младенец, рождаясь в мир, похож на не приспособленный для музыки инструмент, который требует настройки, наладки, ориентиров.

Наиболее совершенным символом полноты является шестиконечный крест, поскольку он охватывает трехмерное пространство. В нем есть седьмой элемент – точка пересечения, точка отсчета. Так, в иудаизме суббота является не просто очередным днем недели, но является днем в превосходной степени.

Вознесение всего человечества (Ин. 12:32)

В словах Христа «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин 12:32) содержится обетование, что Его вознесение станет вознесением всего человечества.

Крест становится Местом, обладающий такой весомостью, что становится центром вселенской гравитации, который притягивает к себе всех. Благодаря этой силе притяжения рассеянные чада Божии станут единым целым.

Глагол «привлечь» – тот же самый, что «извлечь» меч из ножен. Это же слово встречается в Евангелии от Иоанна в 6-й главе: «Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец» (Ин 6:44). Здесь одновременно говорится о смерти Христа на кресте и Его прославлении, то есть Воскресении. У Иоанна крест всегда выступает как крест смерти и крест жизни, крест казни и крест славы (света). Тем самым тайна жизни и тайна смерти оказываются двумя сторонами единой тайны.

Поэтому евангелист Иоанн не разворачивает во времени на несколько дней смерть и воскресение Христа, как отдельные эпизоды. Воспоминание о Его смерти становится воспоминанием о Его воскресении. На кресте единовременно совершаются смерть, воскресение, вознесение и ниспослание Духа.

Обычно мы представляем себе Пасху как череду событий, растянувшихся на несколько дней – Страсти Христовы в Великую Пятницу, на третий день – Воскресение, еще через сорок дней – Вознесение, а на пятидесятый – сошествие Святого Духа на апостолов.

Совершенно иначе представлена хронология в Евангелия от Иоанна. Все эти тайны совершаются в один момент, в «час славы», на Кресте. Святой Афанасий Великий, в свою очередь, так же говорил: «Христос воскрес на Кресте».

Видеозапись лекции «Крест как суд и спасение» см. здесь

Источник публикации: портал «Предание»