Пасха у телевизора, или Мое первое причастие

Приближалась Пасха. Обычно подготовка к празднику требовала напряжения всех сил: вымыть окна, постирать занавески, пыль стереть с верхнего яруса подвесных шкафов на кухне и освободить прихожую от зимней одежды и обуви. 

Далее следовали более интеллектуальные занятия. Решить, как покрасить яйца: в скромной, но экологичной луковой шелухе или в ярких химических субстанциях. По какому рецепту — маминому или бабушкиному — печь кулич и какую пасху делать: сырую или вареную. На воплощение этих решений отводился короткий период последних дней перед праздником. Точнее, ночей. Потому что днем нужно было присутствовать в офисе и заниматься работой, которую никто не отменял. 

Подготовительный марафон заканчивался в субботу, когда на финальном рывке открывалось второе дыхание. Завершающими взмахами щетки и тряпки всем объектам в доме придавался зеркальный блеск, доступные горизонтальные поверхности украшались вазами с пучками вербы, крашеные яйца веселой горкой выкладывались на старинное блюдо, а блюдо ставилось на стол, покрытый бабушкиной вышитой скатертью, и надо было следить, чтобы на стол не запрыгивал кот. Ближе к ночи на столе появлялись куличи, пасха и бутылочка кагора с куполами на этикетке. Включался телевизор и начиналось празднование.

Пышное и завораживающее действо разворачивалось на экране. Гремели хоры. Серебром и золотом сверкали парчовые облачения. Паникадила пылали, заливая храм ярчайшим светом, и мерцали свечи, внося свою лепту в это иллюминационное буйство. Иерархи Церкви поздравляли смущенных представителей светской власти и получали ответные поздравления. Прихожане стояли плечом к плечу в тесных рядах, дружно крестились, кланялись, отвечали на возгласы. Было радостно и торжественно. Христос воскресе, товарищи! А утром жизнь возвращалась в обычную колею.

В год моего воцерковления Страстная неделя обрела особое звучание. Вся суета, все хозяйственные хлопоты ушли на второй план, потому что открылись за этот год такие великие откровения, такие глубины мысли, что как-то неловко стало проводить Великий четверг в позе прачки, отскребая застарелые пятнышки на полу, а в Страстную пятницу месить тесто и рычать на домочадцев, чтобы не мешали. Решительный выбор был сделан между Марфой и Марией – в пользу Марии, конечно – и все вечера посвящались теперь службам в храме, благо офис мой размещался на Полтавской улице, совсем рядом с нашим Феодоровским собором. 

Это вечера. А днем я тайно грешила перед своими работодателями, пренебрегая горящим отчетом и выводя на экран монитора любимые стихи любимых Пастернака и Бродского. 

«… Если только можно, Авве Отче, эту чашу мимо пронеси…»

«… Сын или Бог, я твой…»

«… Смерть можно будет побороть усильем Воскресенья»

Они знали! Им было открыто то, чего я раньше не видела, завороженная лишь музыкой и ритмом стиха. А вот теперь надо было все обдумать, все понять и пережить заново, чем я и занималась в украденные минуты рабочего времени. Стихи помогали раскрыть смыслы этих дней. И в труднейший момент, когда впервые потребовалось все осознанное проговорить перед алтарем, я, подбадривая себя, цеплялась за знакомые строки:

«… Я жизнь мою, дойдя до края, как алавастровый сосуд пред Тобою разбиваю…»

В слезах, стыде и раскаянии прошла первая исповедь – сбивчивая, сумбурная и, конечно, неполная. Можно было приступать к причастию. Хотелось, чтобы это первое причастие стало событием, и было решено причаститься на праздничной литургии в Пасхальную ночь.

А между тем, домашние заботы никуда не делись, семья ждала физического воплощения праздника – и в Великую субботу понадобилась мобилизация всех моих сил. 

С утра – конечно, в храм, на Крещальную литургию, чтобы с умилением и завистью наблюдать, как погружаются в купель взрослые дяди и тети, как они следуют потом в белых одеждах с зажженными свечами по царской лестнице в верхний храм и встают в первом ряду перед алтарем – сосредоточенные, собранные, важные. Сегодня вся служба для них.

Потом – в нижний храм освящать яйца. И как же это, оказывается, весело, когда возбужденный народ выставляет на столы нарядные корзинки, когда радостный батюшка идет вдоль рядов, щедро окропляя святой водой принесенную снедь, а следующий за ним диакон (кажется, в миру известный ученый) басит, не без юмора напирая на О: «Жертвуйте, православные». И наполняется его корзина куличами, пасхами, яйцами – щедрыми дарами прихожан для общеприходской праздничной трапезы.

Далее — бегом за последними покупками для стола — и домой. Доделать все, что не успела на неделе. Быстренько почистить, убрать, приготовить, накрыть. А когда все уже совсем готово, прилечь минут на двадцать отдохнуть перед ночной службой…

Двадцать минут вылились в полноценные два часа крепкого сна. Пробуждение было резким и неприятным.

— Опоздала! Все – вся подготовка этих дней, ожидание как чуда первого причастия, предчувствие праздника – все пошло насмарку!А что если Бог не допускает меня?

В ужасе от этой мысли я выскочила из спальни с намерением обрушить праведный гнев на головы не разбудивших меня домочадцев.

— А мы думали, ты решила не уходить ночью из дома… 

Любимые домашние преступники смущенно топтались у стола, выразительно поглядывая на еду. У ног крутился кот. А из телевизора уже неслось радостное Христос воскресе! И машинально ответив Воистину, я приняла первое в своей жизни христианское решение. Не роптать. Не сердиться. Не унывать. Ведь это большое счастье — провести праздничную ночь с теми, кого люблю. И принять причастие утром первого праздничного дня. 

В своем неофитском рвении, в нетерпеливом желании поскорее приобщиться к новой жизни я и не вспомнила о необходимости евхаристического поста и других требованиях к причастникам. Мы сели за стол, выпили вина и вкусили пищу – именно вкусили, потому что после длительного поста она показалась божественно вкусной. А утром я отправилась в храм.

Утро выдалось солнечным и звонким от радостного щебета птиц. Город лениво просыпался, народу на улицах почти не было. Не было никого и на подходе к собору, что меня немножко удивило. Неужели все успели на ночную литургию, и я одна окажусь в огромном пространстве верхнего храма? Волнуясь и смущаясь, я подергала дверь на царскую лестницу. Закрыто. Ага, значит вход через нижний храм.  

В нижнем собирались немногочисленные прихожане. Скромный хор выстраивался в правом приделе. Деловито прошел молодой батюшка в скромном облачении. Зажглись светильники. Наверх никто не пошел.

— Служба будет здесь, — поняла я и, не в силах справиться с охватившим меня разочарованием, забилась на дальнюю скамью.

Побывавшие в Феодоровском соборе знают, сколь отличаются друг от друга верхний и нижний храмы. Высота, объем, атмосфера торжественности и некой официальности верхнего контрастируют со скромной элегантностью и простотой нижнего храма. В нижнем храме хорошо творить тихую, камерную молитву, но на Пасху?! Где золото и парча, где буйство красок и огней, где победные возгласы и могучий рев хоров? Где праздник, я вас спрашиваю?

Я сидела на скамье, рассеянно следя за ходом службы, и медленно, постепенно стали всплывать передо мной какие-то образы, как бы живые картины. Тихое утро страшного дня после мертвой субботы, когда все кончено, но надо встать и идти, чтобы исполнить последний тяжкий долг. Долгая дорога ко гробу. Отваленный камень — и неверие, потрясение, сомнение. Радости еще нет, она придет позже, когда прибегут мужики и удостоверят, что все так. А пока — слабая надежда распускается вместе с зарей воскресенья

— Учитель воскрес? Учитель воскрес!

Воистину воскрес! Твердо знаем мы, опираясь на свидетельство мужей апостольских. И в каждый год в Великую субботу не грустим, а готовимся к радостному воскресенью и празднуем пышно и торжественно величайшее событие в истории. Все так. 

Но как сложились бы судьбы народов, если бы несколько храбрых и преданных женщин не проделали в то давнее утро свой скорбный путь?

В череде пасхальных праздников есть особый день, посвященный Женам Мироносицам.   Но меня не оставляет ощущение, что и та первая утренняя служба Пасхального воскресенья была посвящена им. И именно такой она должна быть — без пафоса, без золоченых риз, как воспоминание о том утре, когда скромные женщины, как нежные матери, разбудили спящее человечество.  

В этот день я причастилась. Наверное, дерзновенно, потому что нарушила канонические требования. Но знаю, что не в осуждение. Пасхальная радость наполняла душу, и крепкой была уверенность, что воистину Христос воскрес!