или «Дружбой завещанный долг» [*]. Календарный этюд Юрия Рубана
«Кто я? Отколе пришёл? Куда направляюсь? Не знаю.
И не найти никого, кто бы наставил меня»
(св. Григорий Богослов)
В истории поздней Римской империи четвертое столетие ознаменовалось резким переломом общественного сознания, наступившим вслед за легализацией гонимого христианства, закономерно пришедшего на смену утончённому язычеству [1]. Адептами новой религии становились выдающиеся мыслители, прошедшие классическую выучку в лучших языческих «университетах» – философских и риторических школах. Эти «отцы Церкви» и формировали догматику в эпоху Вселенских соборов. Одним из таких «античных христиан» был святой Григорий Назианзи́н (ок. 330 – ок. 390), память 25 января / 7 февраля, уроженец малоазийской области Каппадόкия (ныне Турция). Наделённый даром слова, Григорий воплотил его в своих удивительных проповедях, за что получил титул «Богослова» и стал вторым святым с этим именем после любимого ученика Иисуса Христа апостола Иоанна.
При этом Григорий совсем не был похож на традиционного лубочного «святителя», не знающего отчаяния и страхов, присущих интеллигенту.
Рафинированный, тонкий и самоуглублённый человек, ставший иерархом лишь по воле своего властного друга, Василия Кесарийского (Великого), с которым они учились в знаменитой Афинской риторической школе, он менее всего был предназначен для карьеры церковного сановника. Это был кабинетный мыслитель и проникновенный поэт, продолживший лучшие традиции древнегреческой лирики, автор более четырехсот стихотворений. Жанры его лирики разнообразны: эпиграммы, дружеские или гневные, краткие, меткие гномы (изречения), большие поэмы, гимны. Григорий умел говорить о личном словами, приобретающими общественный резонанс и непреходящую общечеловеческую значимость. Так, гневная инвектива на одного длинноволосого недоучку ки́ника Максима [2], ставшего путём интриг епископом [3], вырастает в сатиру на светское и духовное общество, в котором
«…по углам разогнаны
Способности, и доблесть затирается!
Зато победоносное невежество
Чуть рот раскроет, дерзостью одной берёт!»
(Прошло семнадцать столетий, но его слова не устарели: меняется социальный строй, технология, но не люди с их постоянным набором элементарных притязаний, подсознательных симпатий и антипатий.)
Святитель Григорий Богослов. Фреска монастыря Варлаама в Метеорах. Греция. XVI век. Иконописец Франко Кателано
Друг Григория Василий, возглавлявший богословов Младоникейцев, продолжавших незавершённую работу Никейского (Первого вселенского, 325 г.) собора, сделал всё возможное для догматического преодоления коварного арианства и воссоединения Востока с православным Римом. «Но Василий Великий не дожил до этого события: как и Моисей, он довёл свой народ только до границы Земли обетованной (скончался 1 января 379 года)». Для окончательного прекращения арианской смуты на Востоке православным надлежало «стать твёрдою ногою в Константинополе. Этот подвиг выпал на долю Григория Богослова» [4]. В том же 379 году он отправился в столицу, стал главой Константинопольской Церкви и, несмотря на противодействия ариан (дело доходило до покушения на его жизнь), «твёрдо отстоял себя и православие», получив за свои блестящие догматические Слова, собиравшие толпы народа, имя Богослова» [5].
Ситуация в империи между тем резко изменилась: после знаменитого эдикта имп. Феодосия «De fide Catholica» (27 февраля 380 г.), объявившего христианство государственной религией, для властей появилась возможность прекратить многолетние догматические споры, ослаблявшие страну. Для этого требовалось объединить всех покорных светской власти архиереев, не вникая более в тонкости их богословия. Святой Григорий так не считал, продолжая догматическую борьбу за православие и умножая врагов. На Константинопольском соборе (II Вселенском, май – июнь 381 г.) они составили влиятельную партию: этим «серединным» (по терминологии Григория) епископам «он был неприятен как несмолкаемый проповедник той истины, что Святой Дух есть Бог» [6]. Камнем преткновения Григорий был и для других архиереев, веривших не в православное богословие, а в политическую целесообразность.
Судьба святителя Григория Богослова была решена. Ради восстановления хрупкого церковно-политического единства ему пришлось уйти в добровольное изгнание, сложив с себя высокий сан предстоятеля Константинопольской кафедры и председателя Собора. Время ждало не моралиста, а политика (впрочем, как и почти всегда). Трезво оценив ситуацию, он обратился к участникам Собора со словами: «Если из-за меня возникают затруднения для церковного мира, то я готов быть вторым Ионой: пусть меня бросят в море!»
Григорий хорошо сознавал, что ему не удаётся роль придворного архиерея-политика. Скромная жизнь и отсутствие у него вельможных привычек казались многим несовместимыми с положением столичного «патриарха», непростительным «сумасбродством», невыносимым укором собственному образу жизни. К этому присоединялась внутренняя свобода и независимость интеллектуала и поэта перед лицом власть предержащих: «Желаю чтить престолы, но только издали!»
Покидая столицу и обращаясь последний раз к сановным представителям II Вселенского собора (381 г.), Григорий так изъяснил своё несоответствие занимаемому им ранее высокому сану. «На меня неприятно действует приятное для других, и увеселяюсь тем, что для других огорчительно. <…> Может быть, и за то ещё будут порицать меня (ибо уже и порицали), что нет у меня ни богатого стола, ни соответственной сану одежды, ни торжественных выходов, ни величавости в обхождении. Не знал я, что мне следует входить в состязание с консулами, правителями областей, знатнейшими из военачальников, которые не знают, куда расточить своё богатство, – что и мне, роскошествуя из достояния бедных, надобно обременять своё чрево, необходимое употреблять на излишества, изрыгать на алтари. Не знал я, что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, – что и мне должны быть встречи, приёмы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться предо мною, как пред диким зверем, как скоро даже издали увидят идущего. Если это было для вас тяжело, то оно прошло. Простите мне эту обиду. Поставьте над собой другого, который будет угоден народу, а мне отдайте пустыню, сельскую жизнь и Бога!» [7].
Дальнейшая жизнь Григория, прошедшая в провинциальной глуши, неизвестна [8]. Но остались его учёные трактаты и письма, богатейшее лирическое и эпистолярное наследие, ещё ждущее перевода на современный русский язык. Остался вечный пример духовного благородства, обращаясь к которому можно лишь скептически улыбнуться, наблюдая вокруг себя суетящихся карьеристов в рясах и камзолах, словно бы только что вышедших из-под пера каппадокийского лирика.
Примечания
[*] Настоящий электронный этюд представляет собой сокращённый вариант статьи: Рубан Ю. И., Рубан А. И. К истории одной дружбы (Василий Великий и Григорий Богослов) [Статья, перевод с древнегреческого, комментарии] // ΜΟΥΣΕΙΟΝ: Профессору Александру Иосифовичу Зайцеву ко дню семидесятилетия; Сб. статей / Отв. ред. В. С. Дуров. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 1997. – С. 244–251. Переиздание: Верующий разум. Журнал Отдела религиозного образования и катехизации Санкт-Петербургской митрополии. № 2(2) 2013. С. 107–114 (под заголовком «Дружбой завещанный долг…»).
[1] Об этом см.: https://feosobor.ru/2023/06/hristianin-na-trone-cezarej/ .
[2] О философской школе кини́зма см.: https://www.pravenc.ru/text/1684656.html .
[3] Однажды ночью, когда Григорий был болен (лето 380 г.), его враги тайно попытались «рукоположить Максима во епископа Константинопольского. Православные вторглись в церковь, рукополагающие и рукополагаемый со стыдом убежали, хотя хиротония не была ещё окончена; оканчивали её в частном доме какого-то флейтиста». Григорий Богослов отозвался об антагонисте резко, сказав, что «Максим не сделался ничем: ни епископом, ни философом, ни стриженой собакой». (Он с юмором обыгрывает здесь популярную этимологию названия школы: «ки́ники», греч. κῠνικοί, «собачники», от κύων – «собака»; лат cynici, циники.) «Максим никогда не стригся; но так как, на основании слов ап. Павла [если муж растит волосы, то это бесчестие для него (1 Кор. 11:14)], христиане стыдились больших волос, то при посвящении (даже в малую фелонь) волоса обстригались; духовные лица носили короткие волосы, …длинные волосы считались предосудительными для простых христиан и тем более для духовных лиц». Потерпев неудачу в Константинополе, Максим отправился в Египет, а затем к предстоятелю Римской Церкви, который был гарантом Православия в христианском мире. Но «папа Дамас не хотел его слушать и заподозрил даже не его епископство, а прямо христианство: «да христианин ли он?», называя его comatus (носящий волосы)» (Болотов В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 4. Пг., 1918. С. 107).
Папа Дамас Первый (366–384), борец с ересями и защитник православных иерархов. Миниатюра Евангелия, фрагмент. Лунд, Швеция, 1150
[4] Болотов В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 4. Пг., 1918. С. 104.
[5] Там же. С. 106.
[6] Болотов В. Лекции… Т. IV. С. 112. Называя этих людей «двоесловными» или «двусмысленными», Григорий констатировал: «Держась середины, они принимают всякое мнение. И это было бы ещё хорошо, если бы они действительно держались середины, а не предавались явно противной стороне» (цит. по: Карташев А. В. Вселенские соборы. Клин, 2004. С. 172–173). В результате, для умиротворения арианствующих иерархов были приняты такие «сверхтолерантные» формулировки, что в них Святой Дух не назван не только «Единосущным (Отцу)», но даже и просто «Богом»! Решительный противник терминологического «лукавства», св. Григорий был бы очень удивлён тем, что эти явно временные определения, родившиеся в компромиссной атмосфере II Вселенского собора, до сих пор сохраняются в нашем Символе веры. На это парадоксальное обстоятельство справедливо указывал известный русский богослов (См.: Карташев А. В. Ук. соч. С. 261, прим. 1).
[7] Свт. Григорий Богослов. Слово 42 – прощальное, произнесённое во время прибытия в Константинополь 150 епископов // Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова… Изд. 3-е. М., 1889. Т. IV. С. 35–37.
[8] Можно сказать, что свт. Григорию ещё повезло. Гораздо печальнее была судьба другого Константинопольского Архиепископа, посмевшего всенародно настаивать на приоритете евангельских заповедей. Его память совсем скоро (9 февраля н. ст.). См.: https://feosobor.ru/2023/02/gore-ot-porjadochnosti/ .
Приложение
Святитель Василий Великий. Мозаика. Софийский собор. Киев
Святой Григорий Богослов
ЭЛЕГИИ НА СМЕРТЬ СВЯТОГО ВАСИЛИЯ ВЕЛИКОГО, АРХИЕПИСКОПА КЕСАРИИ КАППАДОКИЙСКОЙ [1]
2
Тело, я прежде считал, без души сможет жить, о Василий,
Друг мой, служитель Христа, только не я без тебя.
Я перенёс твою смерть – и живу. Для чего? Вознеси же
Ты в небеса и меня, в хоры блаженных к себе.
Не забывай меня! Я, гроб свидетель, тебя не забуду.
Если бы даже хотел. Клятва Григория в том.
3
Сразу, лишь мудрого в Боге Василия душу уносит
Троица, он же с земли радостно к Ней поспешил,
Воинство всё в небесах взликовало, встречая пришельца.
Каппадокийцев же весь город [2] оплакал его;
Даже вселенная вопль испустила: «Умер глашатай! [3]
Скрепа погибла навек славного мира с тобой».
4
Мир сотрясается весь [4] от враждебных речей недостойно,
Троицы, равной во всём, единомощной [5] удел.
Горе! Василия губы уже ведь сомкнуты молчаньем;
К жизни вернись! И своим словом, служеньем своим
Смуту смири. Ведь явил только ты своей жизни теченье –
Равное слову, и речь – равную жизни твоей.
5
Бог Вседержитель един [6]; и один архипастырь достойный, –
Тот, кого видел наш век, – ты, о Василий, из всех:
Истины громозвучащий посланец, сияющий светоч
Люда Христова, красой светозарящий души,
Понта и каппадокийцев великая слава. И ныне
Я умоляю: и впредь жертвы за мир приноси.
6
Я здесь покоюсь, Василия сын, архипастырь Василий,
Лучший Григория друг, сердцем его я любил.
Тут кесарийцы меня погребли. Так даруй ему, Боже,
Всякое благо и пусть жизни достигнет скорей
Нашей [7]. Какая же польза, что медлит, тоскуя в юдоли,
Тот, кто стремится достичь дружбы небесной высот?
7
Ты на земле ещё тихо дышал, а Христу уже всё ты –
Душу и тело, слова, руки свои посвятил,
Вышняя слава Христа, о Василий, опора священства,
Веры расколотой [8] столп, более крепкий теперь.
8
Милые сердцу Афины! [9] Всеобщий храм дружбы! Витийство!
Божеской жизни обет, принятый нами давно!
Знайте: Василий, в согласье с желаньем, – на небе, Григорий
Здесь на земле до сих пор, узы неся на устах [10].
9
О кесарийцев великая слава! Пресветлый Василий!
Грома удар – твоя речь, молния – жизнь на земле.
Всё же священный престол [11] ты покинул. Христово желанье
Это: скорее сопрячь с Царства сынами тебя.
10
Духа глуби́ны обнял ты умом без остатка, всецело –
Мудрость земную, для нас храмом ты был во плоти.
Ты управлял восемь лет [12] почитающим Бога народом,
Это, Василий, твоих подвигов малость земных.
11
Здравствуй, Василий! Хотя тебя нет на земле уже с нами.
Это Григорий тебе надпись на гроб посвятил.
Ты это слово любил. Так прими же, Василий, подарок
Столь ненавистный, но мне – дружбой завещанный долг.
11b
Эти двенадцать элегий, о богоподобный Василий,
Прах твой желая почтить, в дар я, Григорий, принёс.
Комментарии к элегиям
[1] Перевод выполнен по изданию: Anthologia Graeca. II. Вuch VII–VIII. Grechisch – Deutsch / Ed. Beckby. München, [1957]. S. 448–454. Нумерация эпитафий – по этому же изданию. (Первая эпиграмма не входит в этот цикл.) Распределение стихов между эпитафиями не совпадает в различных изданиях, их число поэтому возрастает до двенадцати. (Смотрите также их русский прозаический перевод: Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, архиепископа Константинопольского: Изд. 3-е. М., 1889. Т. V. С. 316–318.) Предлагаемый здесь полный перевод цикла элегий святого Григория на смерть его друга размером подлинника (элегический дистих – сочетание гекзаметра с пентаметром) впервые был опубликован в 1997 году. Эпитафии № 2–11 перевел Анатолий Рубан, № 11b – Юрий Рубан. Последнему также принадлежит статья и примечания. Комментарии написаны совместно. Без преувеличения можно сказать, что святой Григорий – не менее Поэт, чем Богослов, при этом один из плодовитейших поэтов Античности. См.: Говоров А. Святой Григорий Богослов, как христианский поэт. Казань, 1886. Общее количество стихотворений Григория автор исследования определяет числом 408; общее количество стихотворных строк – 17 531 (с. 302). В этот счет не входит поэма «Христос Страстотерпец» (2151 строка), принадлежность которой Григорию дискутируется до последнего времени. Эпиграммы Григория (в том числе и надгробные, эпитафии) занимают всю восьмую книгу Палатинской антологии (254 эпиграммы).
Современному читателю следует помнить, что в период Античности эпиграмма (букв. «надпись»), в отличие от современного одиозного значения термина, – это почтенный жанр лирики. По содержанию эпиграммы делятся на посвятительные, любовные, надгробные и др.
[2] Каппадокийцев же весь город… – Кесария (Цезарея) Каппадокийская, столица римской провинции Каппадокия, центр Малой Азии.
[3] Умер глашатай, скрепа погибла навек… – Смысл 5-й и 6-й строк: умер Василий Великий, – глашатай мира и одновременно сам – скрепа и залог мира среди людей.
[4] Мир сотрясается весь… – Имеется в виду борьба между православными сторонниками св. Афанасия Александрийского, поддерживаемого Римом, и бесчисленными восточными партиями ариан и так называемых «полуариан». Длившаяся десятилетиями (с начала 20-х годов IV в.) и вызвавшая к жизни ряд церковных соборов, в работу которых вмешивались римские императоры, сторонники разных христианских партий, эта полемика в основном завершилась только на II Вселенском Соборе 381 г.
[5] Троицы … единомощной – этим определением Григорий подчёркивает православное учение о сущностном равенстве (хомоусии, омоусии, то есть единосущии) Лиц Святой Троицы.
[6] Бог Вседержитель един... – Против еретичествующих ариан, считавших Бога Сына «Творением» Бога Отца и отрицавших тождество Их божественной природы (сущности), а потому как бы разделявших на «разных Богов» Единую Троицу.
[7] Всякое благо и пусть жизнь достигнет… нашей – т. е. жизни на небесах. Эпиграмма написана от лица Василия, уже вкушающего небесное блаженство.
[8] Веры расколотой ... – из-за ересей и церковных разделений (см. выше комм. 4).
[9] ... Афины – Григорий учился в этом городе в 348–358, а Василий – в 351–356 гг.
[10] Вероятно, намёк на удаление Григория со столичной кафедры и прекращение церковно-общественной деятельности.
[11] ... священный престол … – архиепископская кафедра Кесарии Каппадокийской.
[12] ... восемь лет … – с 370 года по 1 января 379 года.