Приходите к нам. Приглашайте к себе. Давайте общаться

Всегда интересно, как же люди приходят к вере. Пути у всех разные, «неисповедимые». Сегодня о своей дороге к Богу расскажет Александр Буров, старший научный сотрудник Государственного музея истории религии. А в Феодоровском соборе — алтарник, экскурсовод и преподаватель религиозно-просветительских курсов.

Иконка Христа за занавеской, вот и всё религиозное воспитание

Верующей в семье была бабушка, пела в церковном хоре, читала Писание. Но она умерла до моего рождения. Папа умер, когда мне было пять лет. У мамы на руках осталось трое сыновей. Она очень много работала. Никакого религиозного воспитания в детстве не было.

Крестили меня в 4 месяца. Мама рассказывала, что были серьёзные проблемы со здоровьем. Я не ел, не пил. Они с папой готовились к худшему. Вот и покрестили. Это было в Николо-Богоявленском морском соборе. Поэтому у меня к нему особенно тёплые чувства.

В первом классе поехали с мамой в туристическую поездку, в Троице-Сергиеву лавру. Незабываемые впечатления для мальчика, увлечённого историей. Помню стены и башни, всплывающие посреди унылого советского пейзажа, ощущение сказочного града — острова Буяна. А священнослужители, монахи тогда воспринимались мною вообще как инопланетяне. Это был 1975 год.

О том, что я крещёный, мама мне напоминала, но даже крестика тогда у меня не было. Иконку Христа однажды нашёл за занавеской. Время такое было. В начальной школе кто-то из детей сказал слово «Пасха». Так учительницу, которая по совместительству была парторгом школы, чуть удар не хватил. Я тогда решил, что это что-то ужасное. Были всякие антирелигиозные лекции «по химии» о том, как церковники обманывали людей, превращая воду в кровь. Тогда подумал — меня-то не проведёшь так легко, не куплюсь на обман.

В подростковом возрасте, когда началось возрастное разочарование в окружающей действительности, первый раз сам пришёл в храм. Это было у родственников в Тверской (тогда Калининской) области. Захотелось поговорить со священником о смысле жизни. Мне повезло. Батюшка оказался интеллигентным человеком. Не отказал 16-летнему мальчишке. Говорил серьёзно и интересно. Это запомнилось.

Вот из таких самых разных пазлов что-то начинало складываться.

Евангелие — крутой учебник психоанализа. Круче Фрейда

Окончил школу, поступил в «большой университет», тогда он назывался ЛГУ имени Жданова. А через год у студентов отменили отсрочку от армии, и меня призвали на два года в ракетные войска. Это было время полного разочарования во всём, что касается господствующей идеологии государства. Я видел, насколько всё прогнило.

В то время в рядовом составе было много студентов из разных вузов. Мы общались, разговаривали. По ночам в каптёрке устраивали настоящие междисциплинарные семинары. Говорили обо всём, в том числе и о Боге. Были там верующие ребята, и они производили очень хорошее впечатление. Но для меня время Встречи, видимо, ещё не наступило.

Вернулся из армии, восстановился в университете, переехал жить в общежитие. Хотелось самостоятельности. Подрабатывал ночным уборщиком в метро. Был такой период: всё не то и всё не так. Третий курс. Хотел даже бросить университет. Зимнюю сессию сдал на автопилоте. Но сдал и остался на каникулах один в общежитии, на Петроградской стороне на проспекте Добролюбова, в огромной пустой комнате. И вот тогда моя Встреча и случилась.

Один знакомый вручил Евангелие. Причём безо всякой мысли о каком-то религиозном обращении. Он сказал, дескать, почитай, это очень крутой учебник психоанализа. Круче Фрейда.

Ночь. Я один. Достаю Евангелие, открываю наобум, попадаю на родословие от Матфея… все эти бесконечные «один родил другого»… Но я понимаю, что книжка непростая, ничего обычного здесь быть не может. Надо вчитаться, а там посмотрим.

И в какой-то момент осознаю, что всё, что здесь написано, правда! То, что я давно искал! Вот так моей точкой обращения стало чтение Евангелие.

Христос критиковал церковь, и это было мощно

Господь Иисус Христос критично высказывался о современной ему ветхозаветной церкви, очень похожей на нашу историческую церковь. Это было созвучно моим ощущениям в то время. Мы все были сыты по горло официальной идеологией. Я подумал тогда, если есть такая самокритика в христианстве, то это моя религия.

Я стал ходить по храмам разных конфессий, к протестантам заходил и к католикам. В православии меня привлекло благоговейное отношение к Евангелию. Им не пользуются как инструментом, не читают между делом. Понятно, что у всего есть свои крайности. Иногда так благоговейно относятся, что уже даже не читают.

Бывали разные моменты, реальная церковь часто разочаровывала. Но были и незабываемые открытия, сформировавшие меня как христианина. Митрополит Антоний Сурожский, протоиерей Александр Мень. Образ подвижника-миссионера производил на меня огромное впечатление.

Так в конце 80-х – начале 90-х началось моё постепенное воцерковление. По крупицам собирал знание, как пчёлы собирают мёд. Было много и живых встреч.

В Печёрском монастыре оказался на беседе у архимандрита Зинона, прямо в его келье. Поразило, что на столе у него лежала книга Клайва Льюиса. Это ж монастырь, это ж монах — и вдруг Клайв Льюис!

В то же примерно время мы ездили в Вильнюс. Там у меня была встреча с митрополитом Хризостомом (Мартишкиным), он сейчас уже на покое. Литовская епархия передала нам книги Флоровского и Шмемана. Незабываемые впечатления — что от владыки Хризостома, что от текстов отцов Александра Шмемана и Георгия Флоровского.

Мы в белом, а все гости в чёрном

Сначала я ходил в Смоленскую церковь. Как раз в то время нашел свою спутницу жизни, мы поженились, у нас родилась дочь, которую мы назвали, конечно, Ксения. С моей будущей женой, тогда студенткой физического факультета института им. Герцена, мы познакомились на одном из волонтёрских проектов. Это была помощь зависимым людям. Только там мы и могли встретиться: разные вузы, разные направления обучения. Мне было 22, ей 21. Дальнейший путь воцерковления мы проходили уже вместе.

Венчались. Мы вообще всё тогда старались делать правильно. Для родственников это был шок. Нас отговаривали. Но мы настояли на своём. Мы в белом, а все гости в чёрном. Они вообще не понимали, как себя держать. Многие и в храм-то первый раз попали. Мамы наши плакали.

Мы сразу стали жить отдельно, хотя ещё учились. Я работал дворником за жильё. Это было даже романтично, так как работал я на Ленфильме. И комната была прямо на территории киностудии.

У нас счастливый брак. Вера и церковность стали его фундаментом. Мы не только любим друг друга, но мы ещё единомышленники и друзья. У нас трое уже взрослых детей, год назад родилась внучка.

Да, мне приходилось защищать убийц. И что?

В «лихие девяностые» я закончил юрфак, но так и не смог соотнести право с совестью, моралью и нравственностью. Меня не устраивало, что придётся защищать и доказывать то, с чем я не согласен.

Уже позже, разговаривая с одним известным юристом, христианином, верующим человеком, я услышал от него то, с чем согласился. «Да, мне приходилось защищать убийц. И что? Я старался, чтобы к ним правильно применили закон», — сказал он. И я тогда подумал, встреть я такого человека раньше, всё могло быть по-другому. Сейчас понимаю, что христианам можно и нужно работать в этой сфере.

Но всё сложилось как сложилось. Я хоть и работал юрисконсультом в частных конторах, но искал чего-то другого для себя. Решил тогда, что неправильно стремиться именно к рукоположению, особенно пока ты молод и не воцерковлён на 100%. Вот воцерковлюсь – и станет ясно, что делать дальше.

Много чем пришлось заниматься в 90-е. И в ларьке торговал, и коммивояжёром был. Всё менялось на глазах, целой страны не стало. Но я никогда не проклинаю то время. Мы были молоды, счастливы, море было по колено. И нам открылась истина.

Вот я буду читать вслух Анафору, а как это воспримут люди, они поймут, что происходит?

Наступил 97-й год, осень. Моя знакомая рассказала, что в Князь-Владимирском соборе новый настоятель, протоиерей Владимир Сорокин, собирает команду миссионеров и катехизаторов. А я к тому времени занимался и тем, и другим. Мы с моим приятелем, Сергеем Земсковым, пришли на беседу к отцу Владимиру. С этого времени в соборе и началась традиция бесед перед Крещением, а потом оглашения.

Отец Владимир параллельно являлся настоятелем Феодоровского собора. Тогда здесь был молокозавод и шло строительство часовни — храма святых Новомучеников и Исповедников Российских. Накануне освящения (это был март 98-го) зашла речь о том, что надо помочь собрать новый приход. Задача была непростая. Место рядом с Лаврой, Казанским собором, другими подворьями. Но мы с энтузиазмом взялись за дело.

И хотя ещё какое-то время настоятелем оставался отец Владимир, было понятно, что скоро его сменит отец Александр Сорокин. А с ним у нас сразу сложились очень хорошие отношения. Как сейчас говорят, семантическая общность. Он был молод, энергичен, доброжелателен. Тоже отслужил в армии. Но на филфак уже не вернулся, пошёл в семинарию.

Отец Александр чутко воспринял наши инициативы: чтение Анафоры вслух, проповеди после Писания. То, что сейчас является особенностями Феодоровского собора.

Хотя он не сразу согласился на нововведения. Говорил, вот я буду читать вслух Анафору, а как это воспримут люди, которые стоят в храме? Они поймут, что происходит? Но нам удалось его убедить, что воспримут.

Первая служба состоялась 28 марта. Это было освящение храма Новомучеников. Служили отец Владимир Сорокин, отец Александр Сорокин, протоиереи Виктор Московский (настоятель Смоленского собора, ныне покойный), Александр Степанов и Андрей Жук из Князь-Владимирского собора. Потом все священники собора здесь послужили, а еще покойный протодиакон Алексей Довбуш. Огромный, прекрасный человек, внешне Гаргантюа из романа Рабле, классический питерский протодиакон. Он своим голосом спокойно мог покрыть пространство Троицкого собора Александро-Невской лавры. И когда он оказался в нашей часовне, это было впечатляюще.

Одним из первых крещаемых в храме Новомучеников был будущий священник Владимир Коваль-Зайцев. Это было на Рождество, отопления тогда в храме не было. А крестили так, как и сейчас, с погружением. Он до сих пор мне вспоминает, как было тогда холодно. А я ему отвечаю: «Так ведь и плоды какие!»

Кто в платке, не осуждает того, кто без платка. И наоборот

Как говорят, «какой поп, такой и приход». У нашего настоятеля протоиерея Александра Сорокина традиционное воспитание, он сын священника. И он смог, нисколько не повредив достоинство сана, проявить открытость, готовность к общению.

Когда закончилась реставрация собора, стало понятно, что придут новые люди, много людей. А уже сложилось некая община, ядро. Как сделать, чтобы вновь пришедшие смогли ужиться со «старичками» и друг с другом? Мы это обсуждали. Так родились правила поведения в Феодоровском соборе. Главное правило — собор для всех. Поэтому «тот, кто в платке, не осуждает того, кто без платка». И наоборот. Это я сейчас цитирую правила, которые написаны на стенде при входе в собор.

Непросто общине открыться «граду и миру». Но это необходимо, иначе мы не исполним завет Христа: «Идите и научите все народы». И я могу свидетельствовать по тому, что я вижу: Господь благословляет именно это. А уж все особенности Феодоровского собора вырастают из этой открытости.

Положи себе сердце

В соборе я преподаю на Богословских курсах и веду экскурсии. Но основное служение — алтарное. Для меня очень важна Литургия. Евангелие и Литургия.

Я долго не мог понять, что значит молиться на Литургии. Вот я прихожу в храм, поет хор, диакон что-то громко возглашает, бесконечные ектении: «Господи, помилуй». Время от времени подаёт голос батюшка. А где сама молитва? Часто параллельно службе идёт исповедь. В молодости мы чрезвычайно серьёзно относились к исповеди, старались, как сказал мой знакомый, «прокаять каждое движение души». Ты сосредоточен на исповеди, а служба фоном идёт. Хороший такой фон. Не мешает.

Патриарх Алексий I сказал: «Православная Церковь — это Церковь, которая служит Литургию». Т.е. Литургия — это концентрация Православия.

И одно с другим не вязалось у меня. Но однажды, в феврале 1994 года, в московском храме Успения в Печатниках я увидел и пережил, как это бывает по-настоящему… Тогда я начал очень внимательно изучать богослужение, вникать в его смысл. Потом это помогло алтарничать.

Есть маленький секрет: за всеми действиями не потерять молитвенное состояние. Важно не суетиться. Состояние молитвы — это состояние общения с Богом. «Внимание» по-еврейски «шенлеф» — «положи сердце». Очень важно состояние твоего сердца.

Мне всегда везло с наставниками, один из которых отец Александр Сорокин. Его манера служить безупречна. У него нет лишних действий. Всё лаконично и точно. И, конечно, отец Зинон. Впечатляет его концентрация во время службы. Он абсолютно сосредоточен на том, чем занимается. Когда он пишет иконы, он сосредоточен на этом. Когда молится, полностью отдаёт себя молитве. Такие образы учат без лишних слов.

Я очень люблю Феодоровский собор и всех, кто здесь служит, и всех, кто здесь молится. А это одни и те же люди. Потому что кто здесь служит, тот и молится. А кто молится, тот и сослужит. Ведь Литургия — общее служение. Это можно почувствовать на службе в Феодоровском соборе.

Приходите к нам. Если у вас есть свой приход, приходите в гости. Приглашайте к себе. Давайте общаться. Давайте вместе молиться. Разговаривать, обмениваться дарами. Дары есть у всех. Церковь и есть это «общение даров», кроме всего прочего.

Записала Ольга Лебединская