Мистический смысл Литургии передает и символическая композиция, расположенная в конхе апсиды: непосредственно над Спасителем изображен престол уготованный (этимасия) – символ Парусии, Второго пришествия Господа Иисуса Христа, на который Он воссядет в силе и славе, когда будет совершать Суд над живыми и мертвыми и окончательно утвердит Царство Свое.
Этимасия оказывается также и над престолом, на котором совершается Евхаристия. Вокруг этимасии изображены четыре апокалиптических животных, тетраморф (от греч. – четыре образа).
Этот образ взят из Откровения Иоанна Богослова, в котором описано грядущее явление славы Божией:
«…перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Откр. 4:6–8).
Согласно святоотеческому толкованию, тетраморф символизирует четыре Евангелия, Благую весть, достигающую четырех концов земли. Традиционно принято следующее толкование: ангел, или «животное с человеческим лицом», – символизирует Евангелие от Матфея, орел – от Иоанна, телец – от Луки, лев – от Марка. Эти образы подчеркивают космический и эсхатологический характер Евхаристии как Таинства Царства.
Протоиерей Александр Шмеман пишет: «Евхаристия есть Таинство Царства, восхождения Церкви к трапезе Христовой во Царствии Его».
Впервые подобное прочтение тетраморфа (греч. – τετραμορφος), т. е. образа четырех животных, было предпринято священномучеником Иринеем Лионским (II век), он видел в этом образе символ различных аспектов образа Христа в Евангелиях: ангел, животное с человеческим лицом, означает пришествие Христа в мир, к людям, телец символизирует Жертву Христа, лев – Царство, орел – обладание Духом и духовное видение. Вслед за ним эти ассоциации развивали священномученик Ипполит Римский, блаженный Иероним, Папа Григорий Великий и многие другие богословы.
Алтарь издревле символизировал небо, что и подчеркивает в данном случае роспись отца Зинона. Но это небо в момент Евхаристии сходит на землю и оказывается близким каждому из участвующих в Литургии. И это также подчеркнуто в том, что алтарь не закрыт, а лишь символически отделен низкой алтарной преградой. Это открытое взору пространство алтаря объединяет всех – и священников, стоящих у престола, и мирян, находящихся в храме. Это подчеркивает единство народа Божия, который есть Тело Христово, а единство его членов реализуется как раз в Евхаристии, в причащении Телу и Крови Господа.
Единство литургического пространства, достигнутое за счет максимальной открытости алтаря и художественно поддержанное росписью, создает очень сильное эстетическое и духовное воздействие. Возможно, для кого-то это решение покажется радикальным и даже революционным, но для многих людей именно оно впервые раскрыло глубокий смысл Литургии, в которой Совершитель Таинства есть Сам Господь Иисус Христос, а «священники только уста, произносящие освятительную молитву, и рука, благословляющая дары… Действующая же сила от Господа исходит», как писал святитель Феофан Затворник.
На самом деле такой принцип организации храмового пространства не есть нечто новое, неслыханное, придуманное архимандритом Зиноном. Это было характерно для раннехристианских храмов V–VIII веков. В то время, а это была эпоха Вселенских Соборов, время мощного созидания Церкви, очень важно было донести до верующих смысл Евхаристии как Таинства единения со Спасителем и друг с другом. В наше время это также представляется актуальным, поскольку сегодня вопрос о внутреннем единстве Церкви стоит так же остро, как и тогда.
Подтверждением правильности выбранного решения послужило то, что уже после того, как отцом Зиноном был предложен именно такой проект, найдены были документы, подтверждающие, что по первоначальному замыслу здесь предполагалось сделать именно низкую алтарную преграду по типу ранневизантийских (см. глава 1-я).
Надо отметить, что помимо богословского и литургического смысла в проекте архимандрита Зинона точно найден эстетический баланс: каждая деталь храмового убранства продумана архитектурно и художественно, но при этом все просто и лаконично, не отвлекает от главного: участия в литургической молитве. Так, алтарная преграда сделана из белого камня, украшена коваными решетками и символическими изображениями – рыбками, крестами, хризмами (крест с монограммой Спасителя).
Эти символы возвращают нас к раннехристианским временам, когда вера в Распятого и Воскресшего Господа Иисуса Христа переживалась остро и непосредственно. Царские врата сделаны из меди, украшены крестами простой формы. Лаконизм и простота царских врат подчеркивает неземной характер Царства Небесного, которое обещано нам Иисусом Христом. Литургия начинается со слов священника: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа!», и вскоре после этого момента царские врата открываются в ожидании прихода Царя и Господа Иисуса Христа и в знак того, что для нас открыт вход в Царство Божие, и мы оказываемся перед престолом – одновременно земным и небесным. Приподнятая солея и три ступени, ведущие к алтарю, подчеркивают, что открытое Царство требует восхождения, усилия, пути.
Светлый колорит росписи гармонирует с теплым цветом белого камня и матового мрамора сени, более яркий по тону орнамент росписи вносит мажорный акцент. Алтарная фреска написана прозрачно и в ней преобладают светлые тона. Образ Небесной Литургии наполнен светом. Точные пропорции фигур, выписанные складки одежд, красивые жесты тонких рук, благородные черты ликов – все это напоминает античную живопись. Стройные фигуры апостолов, шествующих ко Христу, создают четкий ритмический строй, подобный полукруглой колоннаде. Но этот полукруг разомкнут, он как бы продолжается по другую сторону алтарной преграды, там, где стоят причастники-прихожане.