Эпизод 9. "Это настолько красиво, что никому в голову не придет сказать, что это неправильно!"

Глава 1-я, в которой настоятель собора протоиерей Александр Сорокин вспоминает историю знакомства с отцом Зиноном и рассказывает о его долгом пути к устроению нижнего храма Феодоровского собора и связанных с этим событиях.

«Это настолько красиво, что никому в голову не придет сказать, что это неправильно!»

Что же нас подкупило сразу, как только мы увидели эскиз, который, как это хорошо видно сегодня, несмотря на незначительные корректировки в деталях, воплотился именно таким, каким был изображен на той самой первоначальной «почеркушке»?

Скажу за себя.

Во-первых, это убедительность самого решения, которая бросалась в глаза сразу, при первом же взгляде на этот самый первоначальный эскиз. Его смелость – а то, что решение было по-настоящему смелым во всех отношениях, прежде всего на фоне нашей незыблемой привычки к непременным иконостасам, было очевидно, – ничего общего не имела ни с эпатажем, ни тем более с каким-то неоправданным «оригинальничаньем».

Во всем узнавалась Красота – прежде всего в идеальных пропорциях и общей гармонии линий, ведь на эскизе не было и не могло быть никаких рисунков будущих фресок. Она-то, эта явная Красота, и была красноречивым ответом на любые возражения, которые можно было выдвинуть, ссылаясь на «уставы» и «традиции». Пишу последние термины в кавычках, так как, если уж говорить об уставах и традициях, а точнее, Традиции, то как раз проект, предложенный отцом Зиноном и, слава Богу, воплощенный, в гораздо большей степени укоренен в жизни и традиции Церкви, чем существующие многие другие.

Несколько опережая описание событий, хочу привести высказывание одного человека (кстати, совсем не искушенного в иконописи, богословии и других церковных науках – скажем так, простого труженика, рядового мирянина), который, войдя в нижний храм, когда в нем уже были сооружены алтарная преграда, киворий, престол и написана большая часть фресок, сказал: «Это настолько красиво, что никому в голову не придет сказать, что это неправильно!».

Во-вторых, я возликовал от самой постановки дела: «Или так, или вовсе никак!». За долгое время метаний между различными проектами, ни один из которых меня не удовлетворял до конца, я был морально истощен. При этом я понимал, что, хоть я и настоятель и конечная ответственность за принятие того или иного решения лежит на мне, я не могу «прыгнуть выше головы»: не обладая даром ни иконописца, ни архитектора, ни художника, откуда я могу набраться дерзости принимать чисто архитектурно-художественные решения?

А между тем, общение с любым из претендентов на работу в храме вольно или невольно предполагало возможность скорректировать проект по известному общецерковному начальственному принципу «как благословите» или «аще изволит настоятель». Такая возможность, даже теоретическая, меня не только огорчала, но временами даже раздражала. В лице же отца Зинона такая постановка дела была изначально и навсегда исключена (хотя он из вежливости довольно часто говорит: «если вы не против»). Это вселяло оптимизм и окрыляло уверенностью. Точнее сказать, я почувствовал надежный кров Красоты и Смысла, под которым ничего – никакая критика или упреки – не страшно. Дело не только в красоте в сугубо иррациональном смысле слова («ах, как красиво!»). Как раз наоборот, красота творений отца Зинона имеет и большое рациональное значение – все имеет глубокий и многажды продуманный, даже выстраданный логический смысл.